Константин Федин - Старик

— Господи! На моих конях? На моих конях витер догнать можно!

— Сколько концы считаешь?

— До Увека в два часа обернешься, а из Курдюма будешь дома к утру. С богом!

— Пошли!

Спустя минуту тройки, одна за другой, вырвались из ворот. Шум от них долго не утихал над городом. Денисенко стоял во дворе неподвижно, пока не разбрелись ямщики. Потом он вернулся в дом и подбежал к армякам. Раскидав одежу, он сунул в глубину берлоги фонарь. Огонь замигал, охваченный духотою, пахнувшей снизу.

Бескровное, обсыпанное каплями пота лицо заблестело под фонарем. Мирон Лукич лежал с открытым ртом.

— Дать что ль тебе чего? — торопливо спросил Денисенко.

Мирон Лукич ответил неслышно, чуть шевельнув белыми губами:

— Пить…

Беленые колонны семинарии призрачно подымались вверх, здание, почти пропадало во мраке, тополя, переросшие крышу, поглощены были ночью. Короткого порядка маленьких домиков против семинарии нельзя было угадать в темноте. Только узенькая щель какой-то ставни теплилась желтым светом.

Это был крайний дом на Московском взвозе, почти у самой Волги — укромное владение коллежского асессора. С вечера не потухал в доме огонь. Агриппина Авдеевна давно была готова. Не раз уже подымалась она с дивана, шла к зеркалу.

Тогда подбегала к ней простоволосая девка в сарафане, — Машутка, и, присев на корточки, начинала обирать и одергивать на ней платье. Агриппина Авдеевна поправляла завитушки на висках, накручивая волосы вокруг пальчика, становилась то одним боком к зеркалу, то другим, опять шла к дивану.

Машутка вдруг хваталась за грудь и, закатив глаза под лоб, взвизгивала:

— Светики, ой, никак подкатывают?!

Агриппина Авдеевна вздыхала:

— Почудилось.

— Как я теперя подумаю, — тихонько говорила Машутка, — ну, как погоня? Страх! У нас у соседнего барина меньшую дочку офицер умыкал, невесту, так за ними десятеро суток гнались, покеда не пымали. Три пары кобыл на-смерть застегали, страх!

— То невеста, — улыбнулась Агриппина Авдеевна.

— Какой жених! — сказала Машутка. — Коли его стерегут, получается он дороже другой невесты.

Она опять схватилась за сердце:

— Ой, светики, никак кто к крыльцу подкралси!

Агриппина Авдеевна привстала, послушала.

— Ступай, спроси, кто там?

Машутка зажмурилась:

— Бейте меня до смерти, ни за что не выду! Коленки трясутся, дух спирает, а там темень! Ой, стучатся!

Агриппина Авдеевна вышла из комнаты и тотчас вернулась. За нею хромал Денисенко.

— Зараз пийдем, — говорил он. — Что жених, что кони: не сдержать!

Машутка заткнула от страха уши.

Агриппина Авдеевна покрылась кружевною черной косынкой, надела ротонду с меховым воротничком. Придавленная ею, она неловко торопилась за Денисенкой.

Шагах в двухстах от дома, у соборной ограды, нетерпеливо перебирали ногами лошади.

Денисенко помог Агриппине Авдеевне забраться в тарантас. Там уже сидел Мирон Лукич. Дрожащими руками он хлопотливо потрогал армячок, который накинут был на ее ноги. Глебка-ямщик отпустил вожжи. Следом за тарантасом тронулся заложенный парой возок: Денисенко сопровождал в нем стариково кресло.

Пока ехали мимо гостиного двора, под его арками лезли из шкуры собаки, звонкие цепи визжали по проволокам, и пристяжные в испуге дергали и толкали коренную. Потом стихло, тройка побежала ровно, всё прибавляя ходу, колеса почти не тарахтели, накопившаяся за лето пыль половиком покрывала улицы.

Мирон Лукич молчал. Все чаще его прохватывала дрожь, так что тряслась борода и руки подскакивали на коленях, он робко взглядывал на Агриппину Авдеевну, точно прося извинить его за то, что не может перебороть приступов дрожи. Он думал сказать ей особенные ласковые слова, каких не говорил ни разу в жизни, но она села рядом с ним молча, не поздоровавшись даже, и у него вдруг пересохло в горле. Он пригляделся к темноте. За волнистым краем косынки ему хорошо виден был маленький, немного приподнятый носик невесты, он угадывал очертание ее бровей, подбородка, и они чудились ему точь-в-точь такими, какими он рисовал их себе в безмолвии своей комнаты.

— Не холодно ли вам? — спросил он, наконец, и не узнал своего голоса.