Карлос Фуэнтес - Смерть Артемио Круса

— Оружие! Дайте оружие!

— Не отставай! — заорал человек, бежавший впереди наших солдат. — В укрытие! Убьют!

Солдаты пробежали внизу мимо них, а они навели пулемет на улицу, чтобы прикрыть отступление товарищей.

— Наверное, где-то близко, — сказал Он Мигелю.

— Целься, мексиканец, целься лучше! — крикнул Мигель и сжал в ладонях последнюю пулеметную ленту.

Но их опередил другой пулемет. В двух или трех кварталах от них еще одно замаскированное пулеметное гнездо — фашистское — дожидалось нашего отступления, и теперь пули осыпали улицу, убивая наших солдат. Командир бросился наземь, гаркнув.

На брюхо! Никак не научишь!

Он развернул пулемет и повел огонь по вражьему гнезду, а солнце тем временем уползло за горы. Пулеметные очереди отдавались в руках, сотрясали тело. Мигель пробормотал:

— Одной смелостью не возьмешь. Эти рыжие бандиты вооружены получше.

Эти слова адресовались небу: над их головами загудели моторы.

— Опять «капрони» налетели.

Они сражались бок о бок, но в темноте уже не видели друг друга. Мигель протянул руку и тронул его за плечо. Второй раз за день итальянские самолеты бомбили городок.

— Пошли, Лоренсо. «Капрони» опять тут.

— Куда идти-то? А как же пулемет?

— Черт с ним. Все равно стрелять нечем.

Вражеский пулемет тоже смолк. Внизу, по улице, шло несколько женщин. Их можно было опознать, потому что вопреки всему они громко пели:

Странно звучали эти голоса в грохоте взрывов — громче бомб, потому что бомбы падали с интервалами, а пение не прерывалось. «И знаешь, папа, это были не очень воинственные голоса, это были голоса влюбленных девушек. Они пели воинам Республики, как своим любимым. А мы с Мигелем еще наверху, у пулемета, случайно коснулись друг друга руками и подумали об одном и том же — что девушки пели нам, Мигелю и Лоренсо, и что они нас любят…»

Потом рухнул фасад храма, и они оба прильнули к крыше, засыпанные пылью, и ему вспомнился Мадрид, впервые увиденный; вспомнились кафе, переполненные людьми, где до двух, до трех часов ночи говорили только о войне, говорили весело, с уверенностью в победе. Он подумал о том, что Мадрид все еще держится, а женщины мастерят там себе бигуди из пустых патронов… Они поползли к лестнице. Мигель еле двигался. А Он с трудом волочил свое огромное ружье — бросать нельзя, потому что на каждые пять бойцов приходится по одному ружью.

Они спускались вниз по винтовой лестнице.

«Казалось, тут, в доме, плачет ребенок. Трудно сказать, может, это был не плач, а завывание сирены, воздушная тревога».

Но ему виделся покинутый ребенок. Они спускались ощупью, в полной темноте. Когда вышли на улицу, им почудилось, что там день.

Мигель сказал: «No pasardn!» [64] Не пройдут (исп.). И женщины Ответили ему: «No pasardn!» Тьма, наверное, сбила юношей с пути, потому что одна из женщин, догнав их, сказала:

— Туда нельзя, идемте с нами.

Когда глаза привыкли к ночному сумраку, они увидели, что лежат ничком на тротуаре. Взрыв отгородил их от вражеских пулеметов. Улица была завалена. Он вдохнул пыль и запах пота лежавших рядом женщин. Повернул голову, чтобы увидеть их лица, но увидел только берет и вязаную шапочку. Наконец девушка, упавшая неподалеку, подняла лицо, тряхнула каштановыми полосами, запорошенными известковой пылью, и сказана:

— Я — Долорес.

— Я — Лоренсо, а это Мигель.

— Я — Мигель.

— Мы отстали от части.

— А мы были в четвертом корпусе.

— Как нам выбраться отсюда?

— Надо сделать крюк и перейти через мост.

— Вы знаете эти места?

— Мигель знает.

— Да, я знаю.

— А ты откуда?

— Я — мексиканец.

— Ну, тогда мы запросто поймем друг друга.

Самолеты улетели, и все встали. Девушки — в берете и вязаной шапочке — назвали свои имена: Нури и Мария, а они повторили свои. Долорес была в брюках и куртке, а обе ее подруги — в пальто, с мешками за спиной. Они пошли гуськом по пустынной улице вдоль стен высоких домов, под балконами, под темными окнами, раскрытыми, как в летний день. Они слышали непрерывную пальбу, но не знали, в какой стороне стреляют. Иногда под ногами хрустели битые стекла; по временам Мигель, шедший впереди, предупреждал их, чтобы не запутались в проводах. У перекрестка на них залаяла собака, и Мигель швырнул в нее камнем. На одном из балконов сидел в качалке старик, который не обернул к ним свою обмотанную желтым шарфом голову, и они так и не поняли, что он там делает: ждет ли кого или встречает восход солнца. Старик даже не взглянул на них.