Джордж Оруэлл - Ферма животных

Ферму покинули все люди, кроме одного. Во дворе Боксер трогал копытами конюха, уткнувшегося лицом в грязь, стараясь перевернуть его. Парень не шевелился.

«Он мертв, — горестно сказал Боксер. — Я не хотел этого. Я забыл, что подковы у меня железные. Кто поверит, что я сделал это не нарочно?»

«Сентиментальность нам ни к чему, товарищи! — закричал Снежок, из ран которого всё еще капала кровь. — Война есть война. Лишь мертвый человек это хороший человек».

«Я не желаю отнимать жизнь, даже человеческую» — сказал Боксер, и глаза его были полны слез.

«А где Молли? — воскликнул кто-то.

Действительно, Молли не было видно. Сначала все очень испугались: может быть люди нанесли ей вред или даже увели ее с собой? Но в конце концов ее обнаружили в стойле, где она пряталась, уткнув голову в сено, лежавшее в яслях. Она убежала туда, как только выпалило ружье. А когда, обнаружив Молли, все вернулись во двор, конюха там не оказалось. Боксер лишь оглушил его; пока двор пустовал, он, видимо, успел придти в себя и убраться восвояси.

Животные снова собрались вместе. Все были страшно возбуждены, каждый старался перекричать остальных, повествуя о своих действиях во время сражения. Тут же было организовано импровизированное празднество. Подняли флаг, несколько раз пропели «Звери Англии»; устроили торжественные похороны убитой овцы, посадив на ее свежей могиле куст шиповника. Снежок произнес на могиле речь, призвав всех животных быть готовыми, если понадобится отдать жизнь за Ферму Животных.

Животные единогласно решили учредить военный орден «Герой животных I степени», и тут же дали эту награду Снежку и Боксеру. Орден представлял собой медную круглую пластину (это были, собственно, бляхи с конской упряжи, найденные в большой кладовой); носить его было положено по воскресеньям и праздникам. Учрежден был также орден «Герой животных II степени», которым посмертно наградили погибшую овцу.

Много спорили о том, какое имя дать выигранному сражению. Решено было назвать его «Битва при Коровнике», так как именно на этом месте засада обрушилась на врага. Отыскали в грязи ружье, принадлежавшее м-ру Джонсу, принесли из жилого дома патроны; ружье установили у почты как пушку и решили салютовать из него дважды в год: двенадцатого октября, в годовщину битвы при Коровнике, и в Иванов день — в годовщину Восстания.

По мере приближения зимы Молли вела себя всё хуже. Она стала регулярно опаздывать на работу, оправдываясь тем, что проспала, жаловалась на непонятные боли (хотя аппетит по-прежнему у неё был прекрасный). Под любым предлогом она убегала с работы к пруду, где подолгу простаивала, глупейшим образом уставясь в собственное отражение. Ходили слухи и о более серьезных провинностях. Однажды, когда Молли с блаженным видом вошла во двор, Люцерна отвела её в сторону.

«Молли, — сказала она, — я должна поговорить с тобой серьезно. Сегодня утром я видела, как ты смотрела через забор, отделяющий Ферму Животных от Фоксвуда. По ту сторону изгороди стоял один из работников Пилкингтона. Я была далеко, но почти уверена, что ты позволила ему говорить с тобой и даже гладить твой нос. Что это значит, Молли?»

«Неправда! Он меня не гладил! Я ничего ему не позволила!» — закричала Молли, отворачиваясь и ковыряя копытом землю.

«Молли, посмотри мне в глаза, даешь ли мне честное слово, что этот человек не гладил тебя по носу?»

«Это неправда!» — повторила Молли, но посмотреть Люцерне в глаза не смогла. Затем она отвернулась и ускакала в поле.

Тогда Люцерну осенило. Никому ничего не говоря, она пошла к стойлу Молли и переворошила там сено. В укромном месте под сеном лежала кучка рафинаду и несколько пучков разноцветных лент.

Спустя три дня Молли исчезла. Несколько недель о её местопребывании ничего не было известно, а затем голуби сообщили, что видели ее в Уиллингдоне. Она была запряжена в черно-красную коляску, стоявшую у трактира. Жирный краснолицый человек в широких галифе и в гетрах, похожий на трактирщика, гладил её по носу и кормил кусковым сахаром. Грива её была аккуратно подстрижена, в челку вплетена пурпуровая лента. Она выглядела очень довольной, сказали голуби. Больше животные не упоминали имени Молли.

Морозы в январе установились жестокие. Земля стала твёрдой, как железо, И в поле ничего делать было нельзя. Проводились многочисленные Совещания в амбаре; свиньи занялись планированием работ на будущий сезон. К этому времени всеми было признано, что свиньи, как наиболее умные животные, должны принимать решения по всем главным вопросам, но эти решения должны быть затем ратифицированы большинством голосов на общем собрании. Такой порядок был бы вполне удовлетворительным, не будь постоянных споров между Снежком и Наполеоном. Эти двое спорили по любому поводу, представлявшему малейшую возможность для спора. Когда один предлагал посеять больше ячменя, можно было не сомневаться, что другой тут же потребует увеличить посевы овса, а если один говорил, что данное поле отлично подходит, например, для капусты, другой объявлял его непригодным ни для чего, кроме свеклы. Каждый имел своих последователей, и споры иногда становились очень бурными. На Совещаниях Снежок часто завоевывал большинство благодаря своему блестящему ораторскому таланту, но Наполеон был зато значительно сильнее в вербовке сторонников между Совещаниями. Особенно большого успеха добился он среди овец. В последнее время овцы принялись блеять «Четыре ноги — хорошо, две ноги — плохо» к месту и не к месту, часто прерывая своим криком ход заседания. Было замечено, что они особенно склонны к этому в те минуты, когда очередная речь Снежка достигала кульминации, и эффект речи нередко пропадал. Снежок детально изучил несколько старых номеров журнала «Фермер и животновод», найденных им в доме, и был полон планов нововведений и усовершенствований. Он распространялся об орошении, вспашке и почвах, разработал сложный план внесения удобрений (по этому плану каждое животное должно было ронять навоз всякий раз в другом месте поля, чтобы сберечь труд по вывозу удобрений на поля). Наполеон собственных планов не оглашал, но спокойно замечал по поводу всех проектов Снежка, что они обречены на неудачу. Казалось, он чего-то выжидает. Самый жестокий спор разгорелся по вопросу о ветряной мельнице.