Кен Кизи - Песня моряка

— Купи бифштексов и яиц у Херки, — предложила Алиса. — Закинь их в мотель, и я приготовлю тебе еду. А я возьму джип.

Они расстались посередине стоянки, не поднимая глаз, как дети, избегающие смотреть друг на друга после совместного поедания запретного лакомства. Айк дошел до фургона и сел за руль, не закрывая дверцы. Вокруг все расцветало яркими красками перемен. Привычный тусклый пейзаж блестел таким ярким стальным светом, что резало глаза. Как открытая угроза, исходящая от отточенного лезвия ножа. О шиповник, куст терновый. О глупое сердце, выпрыгивающее из груди и доводящее человека до виселицы. Потому что тут-то и таится дилемма, потому что в этих ярких цветах всегда прячутся самые острые шипы. Все перемены несут с собой новизну, а любая новизна болезненна. И уже не нырнуть обратно в утешительный сон, потому что он теперь будет приносить еще большую боль. И теперь любимая подушка набита не содержимым бабушкиного пуховика, а кирпичами. И твои любимые грезы претерпевают уценку. И где ты теперь будешь уединяться? Куда делся тот приют, богато украшенный плесенью и грибком? Теперь ты в нем не найдешь мира и покоя. Может, и Джину сломала вовсе не потеря ребенка, а утрата Библии. Она держала ее между ладоней, как свечку, и молилась, не переставая, с того самого момента, как увидела выпирающий позвоночник, эту непристойную кочерыжку брюссельской капусты, в лучах больничного освещения, и до того дня, когда слабо улыбающийся предмет ее молитв перестала дышать. И тогда гладкий кожаный переплет стал для Джины ядовитой плотью поганки. Слова книги оказались не чем иным, как лживыми шлюхами, пророки — обычными лизоблюдами, пытающимися подмазаться к мистеру Самому Главному, а апостолы и вовсе дюжиной извращенцев-дегенератов. Тогда-то Джина и послала ее на хуй и отказалась и от Библии, и от веры, променяв их на марихуану и мировоззрение Мерзких Девяностых как раз в то время, когда и то, и другое уже находилось на излете. Сначала закончилась марихуана. К этому времени уже начали проводиться опрыскивания генетическими рекомбинантами, которые вызывали такую ботаническую цепную реакцию, что все опасные растения в течение нескольких лет стали бесплодными. После этого остались лишь официально разрешенные экземпляры — чахлые кустики, выращиваемые архивариусами в Ватикане и ООН. Конопля для народа закончилась. А Джина была не в состоянии понять этот тонкий замысел, как она не могла понять адаптированного пересказа книги Иова. Может Джина и была наивна, но она знала, что волшебство не может существовать без поэзии, а поэзия не может быть ни модернизирована, ни переложена, она едина и неповторима, как эта коричневая река миксин, выливающаяся из брюха Омара Лупа.

Айк выглянул из машины. Зубчатый гребень Пиритов врезался в низко нависающее небо. С другой стороны была видна вереница моторок, несущихся в море в погоне за сбежавшим львом и похищенной им куклой. Десять тысяч баксов, живым или мертвым. Он видел рыбаков с поднятыми вверх, как штыки, шестами. Он видел, как ловцы жаберными сетями сбиваются в кучу, словно стая псов. И Айк понял, что добрые старые дни рыбачьего городка безвозвратно миновали и что он будет скучать по ним. Он никогда не задумывался об этом раньше, но ему нравились нежные рассветы, когда вся рыбачья братия изящно вальсировала с растопыренными руками. Ему нравился живописный беспорядок подборщиков, выстраивающихся в неровную линию и выжидающих, как участники родео, когда можно будет заарканить сеть. Эпоха, ушедшая навсегда, унесенная ветром спецэффектов, американской анархии и вновь распавшейся связью времен. Провалившаяся в преисподнюю.

Так он сидел, погрузившись в свои меланхолические размышления, пока над его головой не раздался усиленный громкоговорителем голос:

— Эй, Айк Соллес! Мы получили сообщение, которое может тебя заинтересовать. Чертовски странное. — Это был Стебинс, который кричал в свой рупор с борта яхты и чем-то махал. — Это с «Кобры».

— Сейчас буду, — откликнулся Айк и захлопнул дверцу. Внутри фургона тоже пахло потом и плодовитостью. А еще рыбой. Но никаких цветочных ароматов. Слава Богу, Гриру и сестрам Босвелл хватило ума не смешивать свои запахи.

К тому моменту, когда он припарковал фургон, Стебинс уже ждал его на сходнях, держа в руках полоску розовой туалетной бумаги. Старик тяжело дышал, и лицо у него было абсолютно серым.

— Случайно оказался… сканировал… и вдруг услышал целую какофонию звуков… на частоте 24… ее раньше использовали в неотложных случаях… и я подумал, а что, если это азбука Морзе, и записал ее.