Оскар Уайльд - Стихотворения. Портрет Дориана Грея. Тюремная исповедь; Стихотворения. Рассказы

Лондон проснулся, и протрезвевший
Мастер умчался ловить виденья, —
В том, что кому-то они пригодятся,
Не сомневаясь…

И стало так! — усоп Томлинсон в постели на Беркли-сквер,
И за волосы его схватил посланец надмирных сфер.

Схватил его за волосы Дух и черт-те куда повлек, —
И Млечный Путь гудел по пути, как вздутый дождем поток.

И Млечный Путь отгудел вдали — умолкла звездная марь,
И вот у Врат очутились они, где сторожем Петр-ключарь.

«Предстань, предстань и нам, Томлинсон, четко и ясно ответь,
Какое добро успел совершить, пока не пришлось помереть;

Какое добро успел совершить в юдоли скорби и зла!»
И стала вмиг Томлинсона душа, что кость под дождями, бела.

«Оставлен мною друг на земле — наставник и духовник,
Сюда явись он, — сказал Томлинсон, — изложит все напрямик».

«Отметим: ближний тебя возлюбил, — но это мелкий пример!
Ведь ты же, брат, у Небесных Врат, а это — не Беркли-сквер;

Хоть будет поднят с постели твой друг, хоть скажет он за тебя, —
У нас — не двое за одного, а каждый сам за себя».

Горе и долу зрел Томлинсон и не узрел ни черта —
Нагие звезды глумились над ним, а в нем — была пустота.

И ветер, дующий меж миров, взвизгнул, как нож на ребре.
И стал отчет давать Томлинсон в содеянном им добре:

«Про это — я читал, — он сказал, — это — слыхал стороной,
Про это думал, что думал другой о русской персоне одной».

Безгрешные души толклись позади, как голуби у летка,
А Петр-ключарь ключами бренчал, и злость брала старика.

«Думал, читал, слыхал, — он сказал, — это все про других!
Во имя бывшей плоти своей реки о путях своих!»

Вспять и встречь взглянул Томлинсон и не узрел ни черта;
Был Мрак сплошной за его спиной, а впереди — Врата.

«Это я знал, это — считал, про это — где-то слыхал,
Что кто-то читал, что кто-то писал про шведа, который пахал».

«Знал, считал, слыхал, — ну и ну! — и сразу лезть во Врата!
К чему небесам внимать словесам — меж звезд и так теснота!

За добродетели духовника, ближнего или родни
Не обретет Господних щедрот пленник земной суетни.

Отыди, отыди ко Князю Лжи, твой жребий не завершен!
И… да будет вера твоей Беркли-сквер с тобою там, Томлинсон!»
……….

Волок его за волосы Дух, стремительно падая вниз,
И возле Пекла поверглись они, Созвездья Строптивости близ,

Где звезды красны от гордыни и зла, или белы от невзгод,
Или черным-черны от греха, какой и пламя неймет.

И длят они путь свой или не длят — на них проклятье пустынь;
Их ни одна не помянет душа — гори они или стынь.

А ветер, дующий меж миров, так выстудил душу его,
Что адских пламён искал Томлинсон, как очага своего.

Но у решетки Адовых Врат, где гиблых душ не сочтешь,
Дьявол пресек Томлинсонову прыть, мол, не ломись — не пройдешь!

«Низко ж ты ценишь мой уголек, — сказал Поверженный Князь, —
Ежели в Ад вознамерился влезть, меня о том не спросясь!

Я слишком с Адамовой плотью в родстве, мной небрегать не резон,
Я с Богом скандалю из-за него со дня, как создан был он.

Садись, садись на изгарь и мне четко и ясно ответь,
Какое зло успел совершить, пока не пришлось помереть».

И Томлинсон поглядел горе и увидел в Адской Дыре
Чрево кроваво-красной звезды, казнимой в жуткой жаре.

И долу Томлинсон поглядел и увидел сквозь Адскую Мглу
Темя молочно-белой звезды, казнимой в жутком пылу.

«В былые дни на земле, — он сказал, — меня обольстила одна,
И, если ты ее призовешь, на всё ответит она».

«Учтем: не глуп по части прелюб, — но это мелкий пример!
Ведь ты же, брат, у Адовых Врат, а это — не Беркли-сквер;

Хоть свистнем с постели твою любовь — она не придет небось!
За грех, совершенный двоими вдвоем, каждый ответит поврозь!»

А ветер, дующий меж миров, как нож его потрошил,
И Томлинсон рассказывать стал о том, как в жизни грешил:

«Однажды я взял и смерть осмеял, дважды — любовный искус,
Трижды я Господа Бога хулил, чтоб знали, каков я не трус».