Ивлин Во - Сенсация

— Да-да-да. Знаю. Военный корреспондент номер один. Тинк непременно отправит его туда. Знаю. Но он был не прав! Битва при Гастингсе — это 1066 год, я проверял! И я не могу держать на службе человека, у которого не хватает мужества признать свою ошибку.

— Может быть, воспользоваться услугами кого-то из американцев?

— Нет. Я знаю, кто мне нужен. Таппок.

— Тапок?

— Да, Таппок. Молодой человек, за чьим творчеством я давно наблюдаю. У него редкий стиль, он был в Патагонии, и премьер-министр держит его книги на тумбочке возле кровати. Вы его читали?

— В общем, да, лорд Коппер.

— Тогда свяжитесь с ним завтра же. Договоритесь о встрече. Встреча должна быть сердечной. Сводите его в ресторан. Соглашайтесь на любые условия. То есть на любые разумные условия, — уточнил он, поскольку подобного рода инструкции, выполненные буквально, уже приводили к удручающим последствиям, и велосипедист-трюкач, на которого лорд Коппер обратил внимание в припадке благодушия, осел в спортивном отделе на пять лет, получая пять тысяч фунтов в год.

Мистер Солтер, придя в полдень на службу, застал ответственного редактора погруженным в глубокую депрессию.

— Утренний выпуск страшно взять в руки, — сказал тот. — Мы заплатили профессору Джеллаби тридцать гиней за статью, и теперь все гадают, о чем она. История с зоопарком — «Нож милосердия» — проиграна «Дейли Врут» по всем параметрам.

Но самое ужасное — это, конечно, спортивный раздел!

Мучаясь от стыда, они прочли опус велосипедиста.

— Кто такой Тапок? — спросил после тяжелого молчания мистер Солтер.

— Знакомое имя, — сказал ответственный редактор.

— Шеф хочет послать его в Эсмаилию. Это любимый писатель премьер-министра.

— Значит, он не тот, о ком я подумал.

— Мне нужно его разыскать, — продолжал мистер Солтер, вяло листая злосчастный утренний выпуск. — Тапок, — повторял он. — Тапок, Тапок. Таппок. Смотрите, вот он. Таппок! Почему шеф не сказал, что он у нас в штате?

На последней странице, униженно зажатый между «Зверюшками-игрушками» и рецептом «Вафель всмятку», помещался неприметный, на полколонки (выделявшиеся каждые две недели для «Природы»), раздел «Луг и чаща», под которым значилось: корреспондент Уильям Таппок, сельский житель.

— Вы думаете, это он?

— Конечно! Премьер-министр помешан на природе.

— Говорят, он первоклассный стилист. «Топкое болото не дрогнет под опушенными лапками дерзкой полевки…» Как вам?

— Да, — сказал ответственный редактор. — Наверное, это и есть хороший стиль. По крайней мере я иначе это определить затрудняюсь. Теперь я вспомнил, кто он такой, хотя никогда его не видел. По-моему, он никогда не был в Лондоне. Материал посылает почтой. Пишет от руки.

— Мне поручено пригласить его в ресторан.

— Заказывайте сидр.

— Сельские жители его любят?

— Да, сидр и консервированный лосось — традиционные крестьянские лакомства.

— Отправлю ему телеграмму. Странно, что шеф решил послать в Эсмаилию именно его.

«Тленье и гниль, тщета перемен всюду взор мой смущают», [3] Строчка из стихотворения английского поэта Г. Ф. Лайта (1793–1847). — пропел, выглядывая из окна, дядя Теодор.

Эта громко и с воодушевлением исполненная строка неизменно помогала ему в борьбе с частыми приступами ипохондрии, хотя перемен в доступных его глазу местах не происходило никаких, а тленья и гнили было сколько угодно.

Гигантские деревья, окружавшие Таппок-магна-холл и затенявшие дороги и тропинки, которые вели к нему, росли по одному и группами, подчиняясь капризу какого-то давно забытого провинциального предшественника Рептона. Они жестоко страдали — кто от плюща, кто от последствий гроз, кто от многочисленных болезней, истребляющих растительный мир, и все без исключения — от старости. Одни держались на железных костылях и веревках, внутрь других был залит цемент, третьи даже сейчас, в июне, украшала лишь маленькая горсть листьев на макушке. Их жизненные соки истощились и текли медленно. После бурной ночи земля всегда бывала усеяна мертвыми ветками.

Озером правили загадочные течения. Иногда, как, например, сейчас, оно стягивалось в единую мутную лужу, обнажая хаос грязи и камыша, иногда вспухало, затопляя пять акров пастбища. Когда-то в сторожке жил человек, который знал, как работает водная система. В тростнике прятались ворота шлюзов и люки, снабженные кранами и затычками, и их местонахождение было известно ему одному. Этот человек умел управлять искусственным водопадом, он же заставлял дельфина на Южной террасе выплескивать из пасти высокую струю воды. Но он уже пятнадцать лет лежал в могиле, и тайна умерла вместе с ним.