Ганс Фаллада - Каждый умирает в одиночку

На минуту даже сам Бальдур Перзике решил, что все пропало. Но потом он вспомнил один из своих житейских афоризмов — нахальство выручит — и сказал несколько вызывающе: — Ну, что стоите и удивляетесь? К сожалению, вы немножко опоздали, господин Квангель, грабителей мы задержали и обезвредили. — Он остановился, но Квангель молчал. Бальдур прибавил, тоном ниже: — Один из жуликов как будто Боркхаузен с нашего двора, у него еще жена к себе мужчин водит, а он это терпит.

Взгляд Квангеля последовал за указующим перстом Бальдура. — Да, — сказал он сухо. — Один из жуликов — Боркхаузен.

— А вообще говоря, — неожиданно вмешался Адольф Перзике, — чего вы тут стоите и глазеете? Шли бы в участок и заявили о краже со взломом, чтобы полиция забрала этих молодцов! А мы пока постережем!

— Молчи, Адольф! — сердито цыкнул на него Бальдур. — Какое ты имеешь право приказывать господину Квангелю? Господин Квангель сам знает, что ему делать.

Но в данный момент Квангель этого-то как раз и не знал. Сам он принял бы то или иное решение. Но та рука, что взяла его за плечо, но тот вежливый приятный голос… Он не знал, что задумал старик-советник, чего тот ждал от него. Нарушать его планы Квангель не хотел. Если бы только знать…

И как раз в это мгновение появился на сцену господин Фром, но не из прихожей, как Квангель, а из задних комнат. Словно призрак встал он вдруг среди них, до смерти перепугав семейство Перзике.

Правду говоря, старик выглядел необычно: изящная, среднего роста фигура в широком иссиня-черном шелковом шлафроке с красными шелковыми кантами, доверху застегнутом на деревянные пуговицы. Бородка с проседью и коротко подстриженные белые усы. Редкие, еще не поседевшие, волосы тщательно зачесаны на бледный лоб, но не прикрывают лысины. В венчике мелких морщинок за узкими очками в золотой оправе светятся умные, живые глаза.

— Да, господа, — сказал он непринужденно, как будто продолжая давно начатый и всем чрезвычайно приятный разговор. — Да, господа, фрау Розенталь нет дома. Но, может быть, кто-нибудь из вас, молодые люди, потрудится пройти в уборную. Вашему папаше, кажется, немного не по себе, он все пытается повеситься на полотенце. Я никак не мог его отговорить.

Советник суда улыбается, но старшие братья Перзике и таком испуге выскакивают из комнаты, что это кажется уже почти смешным. Младший Перзике побледнел, спесь разом соскочила с него. Даже он безоговорочно признает превосходство старика-советника, который так неожиданно вошел в комнату и в голосе которого столько прозрения. Тот не только держит себя с чувством собственного превосходства, он и на самом деле головой выше остальных. Бальдур Перзике говорит просительно: — Понимаете, господин советник, отец, говоря откровенно, назюзюкался. Капитуляция Франции…

— Понимаю, отлично понимаю, — прерывает старик-советник и небрежно машет рукой. — Все мы люди, все грешны, но для чего же сразу вешаться? — Минутку он молчит и улыбается. Потом продолжает: — Он, конечно, много чего наговорил, но кто станет обращать внимание на пьяную болтовню. — И снова он улыбается.

— Господин советник! — умоляюще говорит Бальдур Перзике. — Прошу вас, займитесь этим делом! Вы бывший судья, вы знаете, как за него взяться…

— Что вы, что вы, — решительно отклоняет его предложение советник. — Я стар и слаб. — Однако на вид он совсем не стар и не слаб. — А затем я живу отшельником, у меня и связей-то с внешним миром почти не сохранилось. Ведь это вы, господин Перзике, вы и ваши семейные, застали обоих грабителей на месте преступления… Вы передадите их в руки полиции, вы возьмете на себя ответственность за сохранность вещей. Я сейчас при беглом обходе квартиры составил себе общее понятие. Так например, я насчитал семнадцать чемоданов и двадцать один ящик. Ну, и еще кое-что. И еще кое-что.

Он говорит все медленнее и медленнее. И вдруг, как бы невзначай бросает: — Мне думается, что задержка грабителей принесет вам и вашей семье честь и славу.

Советник суда молчит. Бальдур погружен в раздумье. Можно и так повернуть дело — ну и хитрая лиса этот Фром, все насквозь видит. Отец, конечно, наболтал лишнего, но Фрому свой покой дорог, он не хочет в это дело путаться. С этой стороны опасность не угрожает. А как Квангель, старый мастер Квангель? Никогда он здешними жильцами не интересовался, ни разу ни с кем не поздоровался, ни разу никому слова не сказал. Квангель — это рабочая кляча, он устал, выдохся, у него в голове ни одной живой мысли не осталось. Он побоится лишних хлопот, кто-кто, а уж он совсем не опасен.