Эптон Синклер - Король-Уголь

— Джесси, я понимаю — об этом даже просить невозможно. Вы никогда не были нетактичны с друзьями. Но я вспоминаю, как однажды вы позабыли про свои хорошие манеры: какой-то хулиган-извозчик избивал на улице старую лошадь. Помните, как вы тогда кинулись на него? А теперь подумайте, дорогая, там в шахте мучаются такие же несчастные живые создания: только не лошади, а люди, рабочие…

Девушка не сводила с него взгляда, полного жалости и растерянности. И вдруг он увидел в ее глазах слезы.

— Не знаю, не знаю, ничего не знаю! — вскричала она и, закрыв лицо руками, громко зарыдала.

Наступила мучительная пауза. Хал вглядывался в лица гостей и, наконец, остановил взор на седой даме в черном вечернем платье, с жемчугом на шее.

— Миссис Кертис! — взмолился он. — Вы-то ему наверно скажете, правда?

Седая дама вздрогнула — неужели нет предела наглости этого мальчишки? Сейчас она видела, как он терзал Джесси. Но Джесси все-таки его невеста, а она, миссис Кертис, ему кто? И она ответила ледяным тоном:

— Я никогда не решусь навязывать свои советы в таком деле человеку, у которого нахожусь в гостях.

«Миссис Кертис, вы основали приют для бродячих кошек и собак», — едва не вырвалось у Хала, но он вовремя сдержался. Снова его взгляд заскользил по лицам присутствующих. Кто из них поможет ему принудить Харригана к действию?

Рядом с миссис Кертис сидел Реджи Портер с розой в петлице смокинга. Хал понимал, на каких ролях находится Реджи, — он был не то дуэнья мужского пола, не то — правая рука хозяина; приверженец богачей, развлекатель скучающих. Бедный Реджи жил жизнью других людей, его душа была всегда возбуждена чужими волнениями, сплетнями, приготовлениями к приему гостей и восторгами по поводу состоявшегося приема. И вечно он был в хлопотах и с великой расчетливостью взвешивал разные возможности, восполняя тактом и элегантностью свой горестный недостаток в деньгах. Хал мельком взглянул ему в лицо. Острые концы черных усиков словно встали от волнения, и друг Хала как молнией осенило! Этот Реджи ждет, чтоб его спросили, и у него уже заготовлен ответ, который повысит его акции в глазах семейства Харриганов!

За столиком напротив сидела Женевьева Холси — высокая, стройная, похожая на статую волоокой Юноны, и можно было подумать, что душа ее тоже полна красивых чувств. При более близком знакомстве оказывалось, что Женевьева — тупа умом и полностью поглощена собственной персоной. Рядом с Женевьевой сидел Боб Крестон, гладко выбритый, краснощекий, казалось, излучавший из каждой своей поры благополучие — как говорится, славный малый, которому неведомы никакие честолюбивые мечты, кроме того, чтобы завоевать побольше кубков для своего спортивного клуба и поддерживать на должной высоте счет побед стрелковой команды милиции штата. По доброте сердца веселый Боб мог бы высказать свое мнение относительно спасения шахтеров, но он был по уши влюблен в кузину Перси — Бетти Ганисен, сидевшую против него за столом, а Хал видел, как мечут молнии ее черные глаза, как крепко стиснуты ее кулачки и побелели губы. Хал прекрасно понимал Бетти: достойный отпрыск семьи Харриганов, она посвятила себя общей задаче этого семейства: сделать из детей коробейника, разносившего не столь давно на спине свои товары, предводителей молодого поколения американской знати.

Дальше сидела Виви Кэсс, которая умела говорить только на такие недевичьи темы, как лошади, собаки и тому подобное. Халу случилось как-то в ее обществе обсуждать социальные проблемы, и она выявила свою сущность одной блестящей фразой: «Когда кто-нибудь ест при мне с ножа, и считаю такого человека своим личным врагом!» Из-за плеча Виви выглядывало лицо молодого человека с бесцветными, водянистыми глазами и желтыми усиками. Это был Берт Аткинс, циник, разочарованный светский фат; газеты часто упоминали его как известного клубмена, а брат Хала назвал его «дрессированным котом».

Здесь находились еще Дикки Эверсон — любимец дам, подобно Халу, но больше ничем не отличавшийся; Билли Гаррис — тоже сын углепромышленника — с сестрой Дэйзи, и Бланш Ваглемен, чей отец был главным юрисконсультом старого Харрнганв, а брат — местным адвокатом и издателем газеты «Педро стар».

Итак, Хал всматривался в физиономии этих людей, а в уме взвешивал их личные качества. У него было такое чувство, словно он разворачивал свиток, изображавший картину полузабытой жизни. Сейчас ему было не до размышлений, но одна мысль вдруг властно вспыхнула в его мозгу: когда-то он тоже жил такой жизнью и принимал все как должное. Он знал этих людей, общался с ними; они казались дружественными, любезными, в общем вполне приятными знакомыми. А теперь — какая разительная перемена! Они уже не выглядели дружественными. Кто же изменился — они или Хал? Может быть, это Хал стал циником и потому видит их в новом беспощадном свете — холодными и равнодушными, как звезды, взирающие с высоты на гибнущих людей?