Эптон Синклер - Король-Уголь

— Ну, Тим перегнул. Но в этом есть доля правды. Вам кажется, что если вы пришли сюда, так сразу стали настоящим рабочим. Неужели вы сами не понимаете, какая между нами разница? Точно пропасть в миллион миль лежит между бедной невежественной девушкой из шахтерского поселка и дочерью богача! Вы вот проповедуете, что не надо стыдиться бедности, вы полны всяких благородных чувств к тем, кто ниже вас, — а разве вы когда-нибудь поставите меня на одну доску с ней? Вы ясно это показали в тот день у Минетти.

— Поймите, Мэри, — Хал заставил себя рассмеяться, — я привык слушаться Джесси. Я ведь с ней знаком гораздо дольше, чем с вами.

— Ах, Джо! Вы добрый и очень мило разговариваете. Но хотите узнать настоящую правду? Вы как-то сказали, что приехали к нам, чтобы узнать правду!

— Да, — еле слышно ответил Хал и больше уже не перебивал ее.

Мэри заговорила очень тихо, и Хал обратил внимание на то, как богат интонациями и чувством ее голос, когда она волнуется.

— Всю свою жизнь, Джо Смит, я провела в шахтерских поселках. Я видела, как избивают и грабят мужчин, как плачут женщины и голодают дети. Угольная компания всегда казалась мне огромным хищным зверем, которым пожирает людей. Но до нашей встречи у Минетти я не понимала, почему это так. В книжках я читала про благородных дам, но в жизни никогда ни с одной не разговаривала. У Минетти мне пришлось впервые, так сказать, раскусить такую даму. Там я вдруг увидела, куда идут деньги, которые выжимают из шахтеров! Я поняла, зачем нас грабят, зачем по каплям пьют нашу кровь. Все это — ради таких благородных дам, чтобы холить их и нежить. И все бы ничего, если бы она не явилась в тот самый день, когда наши люди погибали в шахте. Они умирали ради этой нежной белой кожи, ради этих нежных белых ручек, ради этих шелков, в которые она вырядилась. Господи, Джо, знаете, на кого она была похожа? На ловкую пушистую кошку, которая только что съела целый выводок мышат, и вся морда у нее в крови.

Мэри остановилась, чтобы перевести дыхание. Хал молчал, и она заговорила снова:

— Я это обдумала, и мне все стало ясно. Но я не хочу, Джо, чтобы вы считали меня лучше, чем я есть. Слушайте же: я задала себе вопрос: «Неужели я ненавижу ее такой черной ненавистью из-за людей, погибающих в шахте? Или, может быть, только из-за одного человека, который мне нравится, но который принадлежит ей?» И ответ был мне совершенно ясен. Тогда я задала себе еще один вопрос: «А захочу ли я, если вдруг представится возможность, стать такой, как она? Стану ли я делать то, что вот сейчас делает она? Соглашусь ли взять грех на свою душу?» И сказала себе: «Нет! Не хочу! Не согласна. Видит бог, Джо, это истинная правда, — не хочу ради чьей бы то ни было любви!»

С этими словами она подняла сжатый кулак, но потом опустила его и долго шла, даже не глядя на Хала.

— Вы хоть тысячу лет гадайте, — продолжала Мэри, — и все равно не узнаете, что я перечувствовала тогда у Минетти. И не в том беда, что она важничала передо мной. Беда в том, что она унизила меня в моих собственных главах. Я, мол, дочь пьянчуги-шахтера, а она — не знаю, кто ее отец, — она какая-то дивная принцесса. Самое главное — что она в этом уверена, Джо! Тут даже не только то, что у нее много денег и красивых вещей, и не то, что она умеет так гладко говорить, а я — нет; и не то, что у нее нежный голосок, а у меня голос грубый, особенно когда я злюсь, вот как сейчас. Нет, самое главное — вот эта ее уверенность. Да, да, эта уверенность, уверенность — точное слово: уверенность ! У нее красивые вещи, и всю жизнь они у нее были, вот ей и кажется, что она имеет на них какое-то особое право. А я ни на что не имею права, разве только на горе. Меня день и ночь преследуют заботы и страхи, а сейчас ко всему вдобавок я лишилась крова! Вы знаете, Джо, мой характер — меня не так-то легко сломить. Но когда мне с таким презрением указали на мое место, я ушла и спряталась, зарылась лицом в землю, не знала, что делать от злости. Я твердила себе: «Все так и должно быть. Где мне с ней сравняться?! С такой красавицей! Ну что это за руки? — И в лунном свете Хал увидел, как быстрым, страстным жестом она вытянула руки. — Вот почему у нее есть право на этого человека. Как это я посмела даже поднять на него глаза? Он уедет, и я должна буду это пережить и залезть обратно в мою грязную лачугу с дырявой крышей!» Вот какие дела! А когда я ему говорю об этом, что он мне отвечает? Он тихо и ласково просит меня пожалеть ее! Господи Иисусе! Надо же такое придумать!