Сельма Лагерлёф - Иерусалим

— Да, — отвечал Ингмар, — я могу исправить зло, которое причинил.

Умирающий беспокойно заметался.

— Тебе больно? — спросил Ингмар.

— Нет, меня мучит беспокойство, — тихо произнес старик.

— Скажи мне, что с тобой.

— Ты ведь не будешь лгать мне, чтобы я умер с миром? — нежно спросил старик. Ингмар сидел смущенный. Он потерял все свое самообладание и разразился слезами. — Скажи мне лучше правду, — продолжил старик.

Ингмар быстро справился со слезами.

— Я не могу не плакать, когда теряю такого друга, каким ты был мне всегда.

Старик слабел все больше, холодный пот выступил у него на лбу.

— Ты так недавно вернулся, Ингмар, что я не знаю, слышал ли ты, что говорят об усадьбе.

— Да, — отвечал Ингмар, — слухи о том, на что ты намекаешь, дошли ко мне в Иерусалим.

— Я должен был лучше приглядывать за тем, что ты мне доверил, — сказал старик.

— Я скажу тебе одно, Ингмар-сильный. Ты неправ, если думаешь о Барбру что-нибудь дурное.

— Я — неправ? — спросил старик.

— Да, — твердо произнес Ингмар. — Хорошо, что я вернулся. Теперь около нее будет человек, который сумеет ее защитить.

Ингмар-сильный хотел что-то возразить, но в это время в комнату вошла Барбру, которая готовила в зале кофе для гостей и слышала весь разговор. Она быстро подошла к Ингмару, словно желая ему что-то сказать, но в последнюю минуту раздумала; вместо этого она наклонилась к старику и спросила, как он себя чувствует.

— Мне стало лучше после того, как я поговорил с Ингмаром, — ответил он.

— Да, хорошо поговорить с ним, — тихо сказала Барбру и, отойдя от кровати, села к окну.

После этого все увидели, что Ингмар-сильный готовится к смерти. Он лежал, сложив руки и закрыв глаза. Все сидели молча, чтобы не нарушить его покоя.

Мысли старика непрестанно обращались к тому дню, когда умирал Ингмар-старший. Ингмар-сильный видел перед собой комнату в том виде, какой она была, когда он вошел проститься с другом. Тут он увидел детей, которых спас его хозяин; в его последние минуты они сидели у него на кровати. При этой мысли у старика стало тепло на сердце. «Видишь, Ингмар-старший, у тебя все-таки было передо мной преимущество, — прошептал он, так как он знал, что товарищ его юности был в этот час поблизости. — Священник и доктор здесь, и твое одеяло покрывает меня, но на моей постели не сидит дитя».

Едва успел он произнести это, как ему почудилось, будто кто-то ответил:

— Здесь в усадьбе есть ребенок, которому ты можешь оказать благодеяние в свой смертный час.

Поняв, в чем дело, Ингмар-сильный тихо улыбнулся. Он, казалось, сразу сообразил, что ему надо сделать. Ослабевшим, но ясным голосом начал он сетовать на то, что пастору и доктору так долго приходится ждать его кончины.

— Раз господин пастор здесь, — сказал он, — то я должен ему сказать, что у нас в доме есть еще некрещеное дитя, и я попросил бы господина пастора, пока он здесь, окрестить ребенка.

В комнате и раньше было тихо, но после этих слов, казалось, все замерло. Тогда пастор сказал:

— Тебе пришла в голову благая мысль, Ингмар-сильный. Давно пора было сделать это.

Барбру стояла пораженная.

— Ах, нет, — сказала она, — не надо.

Ее не покидала мысль, что при крещении придется назвать отца ребенка, и поэтому откладывала таинство со дня на день. «Когда развод будет закончен, тогда и окрещу его», — думала Барбру. А теперь она так испугалась, что не знала, как ей быть.

— Ты можешь доставить мне радость, сделав доброе дело в мой смертный час, — сказал Ингмар-сильный, повторяя слова, которые ему послышались.

— Нет, этого не должно быть, — прошептала Барбру.

Тут и доктор стал на сторону Ингмара-сильного.

— Я убежден, что Ингмар-сильный вздохнет легче, если хоть ненадолго забудет о приближении смерти.

Барбру казалось, что оба они своей просьбой накладывают на нее тяжелые цепи. Она произнесла с тихим стоном:

— Поймите, это невозможно.

Тогда пастор подошел к Барбру и серьезно сказал:

— Барбру, ты ведь сама понимаешь, что ребенка надо окрестить.

— Да, но сегодня это для меня слишком тяжело, — прошептала она. — Завтра я приду к вам с сыном, господин пастор. Нельзя же его крестить теперь, когда умирает Ингмар-сильный!

— Ингмару-сильному это доставит радость, — сказал пастор.

До этой минуты Ингмар сидел молча и неподвижно, но теперь он пришел в сильное волнение, увидев Барбру такой растерянной и несчастной.

«Как это должно быть тяжело для такой гордой женщины, как она», — подумал он. Ингмар просто не мог перенести, чтобы та, кого он любил и уважал больше всех, подвергалась всеобщему презрению и осуждению.