Юлий Крелин - Очередь

— Что проходим.

— А что проходите?

— Пардон за извинение, «Анну Каренину».

— И как?

— Можно, но много.

— А я из всего Толстого больше всего люблю этот роман.

— Может быть, но я не понимаю.

— Что не понимаешь?

— Анну не понимаю. Ничего не понимаю. И нравятся мне все те, кого ругают и кого осуждают. Мы в классе всех скопом ругаем, но я никак не усеку, кого надо и за что.

— А ты не суди их, читай и наслаждайся. Потом само все сложится.

— Ну, мать, наш тичер в отпаде будет от такого подхода. Представляешь: «Николай, обрисуй мне светское общество, окружавшее Анну». А я: «Не смею судить, поскольку читал и наслаждался». Осудить я должен, потому как точно известно, что они все скопом ее убили.

— Древний спор. Не будем затевать. Анна — гений, она, с моей точки зрения, одна из самых значительных, идеальных женщин в русской литературе.

— Идеальные женщины — жены декабристов. А вот почему Анна — гений, прости, в толк не возьму.

— Любит гениально. Безотчетно, бездумно, безумно, страшно. До смерти. Так могут любить только гении или ирреальные женщины, как булгаковская Маргарита. Любить, малыш, — это очень трудно. Большинство вообще, прожив всю жизнь, так и не познают, что такое любовь…

— Ясно! Стало быть, горе от гениальности?

— Не знаю. Думаю, Толстой с себя писал Анну.

— Оверкиль. Поясни.

— Нет. Это ты поясни.

— Оверкиль — перевернулись, значит. Перевертыш у тебя. Как это с себя Анну писал? Мысль ушла за мою мозгу.

— Толстой понимал без ложной скромности, что он гений. Софья Андреевна — очень хороший человек, но обыватель. В хорошем смысле этого слова: то есть не гений, только и всего. А гению с просто хорошим человеком так же трудно, как и с плохим, и хорошему человеку с гением трудно.

— Значит, несовместно с гением не только злодейство, но и все просто человеческое тоже?

— Ну вот уже мыслишь, уже появились литературные аналогии, ассоциации.

— Ну и дальше?

— Оба Алексея — Софья Андреевна. Оба хорошие, честные обыватели. Алексей Каренин шел на любые компромиссы, в пределах принятой морали, лишь бы сохранить сыну мать; Алексей Вронский пожертвовал даже карьерой, ушел из армии. Они для нее все делали. Но любить на уровне гения не могли. Как и не могли понять высокую нравственность Анны — при всем ее несоответствии существующей морали. Она честна сама с собой, с окружающими, но нарушила каноны среды.

— Мысль понял — с гением жить невозможно, но это малодоказательно.

— А я и не доказываю, а лишь высказываю собственное отношение. Я думаю, что, когда Толстой писал роман, он уже тогда обдумывал свой уход. Анна ушла на железную дорогу и убилась. Но, по его принципам, самоубийство неприемлемо, и он, как и Анна, тоже пошел на железную дорогу и умер. Но не убился сам.

— Мать, полный шок завтра будет, когда выдам.

— И напрасно. Дочитай, подумай, почувствуй и, если проникнешь в эту мысль душой, тогда валяй.

— Ты, Коленька, все же учебник почитай.

Но Коля не обратил внимания на бабушкин испуг:

— Ладно, мам, свернем полемику до окончания твоего обывательского стояния.

— Тоже ерничаешь. Это легко. Нет чтоб предложить мне отдохнуть, постоять за меня.

— Пожалуйста. Когда скажешь.

— Не надо. Я и сама справлюсь. Речь идет о том, чтоб подумать самому и предложить самому. Отец вот был против, а предложил сам и стоит сейчас. Он обо мне подумал.

Николай был явно смущен, но бабушка давно, словно конь в узде, ждала лишь удобного мгновения прийти на помощь внуку и тут же включилась:

— Коленька, пойди сходи за хлебом, пожалуйста.

Лариса махнула рукой, пошла к себе в комнату и решила хоть немного полежать. На всякий случай она поставила будильник, чтоб загудел через полчаса — вдруг заснет. И, конечно, уснула.

А через полчаса она ехала в свой новый коллектив.

Станислав сидел в чьей-то машине, в компании еще четырех жаждущих получить желанный приз, и вел беседу о том о сем — ни о чем.

Уже издали Лариса увидела, что он говорил ни о чем: она поняла это по отстраненному выражению его лица. Анемичное, расслабленное лицо, чуть округлившийся рот и бессмысленно опущенные складки вокруг него, немного выпрямленная, вытянутая верхняя губа и опущенная, отвисшая, сникшая нижняя. Рука чуть приподнята, согнута в кисти в виде дуги на уровне подбородка и мерно покачивается совсем не в такт слогам и словам — не плавно и не ритмично.

Лариса увидела, поняла, что идет пустой разговор. Конечно, Стае уже выпил. Лучше бы он дома сидел, по крайней мере напился бы позже. Ясно было, что пока еще его можно собрать — надо увозить домой. Не подойдя к своему феодалу, она направилась к Валерию Семеновичу уточнить ситуацию и возможности. Перекличка, оказалось, только что прошла, и у Ларисы был часок для разрешения сегодняшних личных дел и забот.