Юлий Крелин - Хирург

Никто не входил.

В процессе разговора они совершенно забыли про родственников больного, которые привезли сюда профессора и сидели в коридоре, ждали ответа, решения, приговора. Сидели и ждали.

Наконец, они не выдержали и вошли.

— Простите, пожалуйста, профессор. Вы не можете сказать нам что-нибудь утешительное?

Профессор, наверное, с неохотой отвлекся и перешел на другую тему.

Мишкин успокоился, закурил и подумал: «Разговор-то уже окончен, наверное».

Так оно и было — на сегодня этот разговор был окончен. Но почему бы профессору оставить мысль о научном руководстве над таким богатым материалом, лежащим к тому же в этом открытом для всех кабинете, в этой папке, брошенной на подоконник?

— Ну, что профессор? — спросил его после Онисов.

— Ругался, что материалы наши все, снимки валяются в открытом кабинете.

— А что?

— Что. Говорит, как же можно материал доверять пустому случаю. Не доверяет.

— Кому?

— Пустому случаю. Знаешь, к святому Серафиму пришел епископ и сделал выговор за то, что Серафим принимает у себя девиц наедине. Не доверяет Серафиму. А святой сначала не понял, а потом засмеялся. Ему и в голову ничего не приходило, он совсем в другом мире. Этот епископ еще не ручался за себя, потому и другим не доверял. Понял?

— Что понял? Это ты о ком?

— О тебе. Ты в другом мире и не понимаешь, что есть «пустой случай». И даже притчу не понимаешь.

— Ну, ты уникум! Давай закурим.

МИШКИН:

Я сидел на подоконнике на лестничной площадке и разговаривал с Игорем Ивановичем. Парень он молодой, шустрый. Я, конечно, ничего не напишу, но у нас материала, все говорят, вот и Сергей Борисович тоже, материала до шута. Да и сам я вижу — пара докторских и с десяток кандидатских валяется. Это то, что я вижу, а у кого диссертабельный глаз — да он тут с полсотни, наверное, наберет. Мне уже и поздно, да и зачем. Ну сделаю, скажем, кандидатскую — десятку получу в месяц лишнюю, ну, не лишнюю. Одно дежурство мое — та же десятка, больше даже, та же диссертация. Вот самоотчет для аттестации — это и реальнее и важнее, — не ровен час, без категории еще и не разрешат заведовать отделением. А Игорь вполне может набросать диссертацию. И статьи от отделения хоть пойдут, и ему степень обломится. Он еще молодой, может и в клинику податься. Глядишь, карьеру сделает. Я-то уж в клиники больше не ходок. Уже пробовал. Я неудачник. А ему в самый раз. Он может быстро пойти по лестнице. Вот только бы ему научного руководителя найти подходящего, надежного, да был бы, как говорится, аппендицит, а хирург найдется.

Вот сидим мы с Игорем разговариваем обо всем этом, вдруг слышу страшный крик внизу:

— А я говорю, выйдите!

— Да мне только снимки доктору передать.

— А я говорю, выйдите, не хулиганьте, а то милицию позову.

— Да что вы шумите зря? Мне доктору снимки передать надо.

— Ничего не знаю. Время будет — пройдете. А сейчас не положено.

— Доктор же просил сам меня принести ему.

— Выйдите вон! Вон, вам говорят. Хулиган вы!

Я спустился вниз. В дверях стоит человек, держит в руках свернутые в рулон снимки.

— Какому доктору? Давайте я передам.

— Она просила меня зайти. Отец у меня лежит. У Натальи Максимовны.

— Вот, Евгений Львович, все они врут. Им бы только пройти. А сейчас не время.

— Хорошо, хорошо. А пока перестаньте ругаться. Пусть пройдет.

Посетитель прошел.

— Ну вот, сами порядок нарушаете. А потом меня ругать будете. Что ни начальник, то свой приказ.

— А кто вам приказывал кричать? Это же больница. Надо было без крика сказать, что нельзя. А теперь я вынужден его пропустить.

— А он первый начал, Евгений Львович. Я сказала — нельзя. А он выяснять начал. Да что, да как. Пришлось, конечно, объяснять.

— Да вы же не объясняли, а кричали. Себе испортили настроение. Ему испортили настроение. Он придет — отцу испортит настроение, другим расскажет. К больнице заранее будут подходить с криком.

— Как прикажете, Евгений Львович. Мы люди маленькие. Нам как прикажут.

— Они ж не от хорошей жизни в больницу приходят. Все только с горем к нам. Вы подумайте, не ровен час, завтра сами в больницу попадете.

— Как скажете, Евгений Львович. Нам как прикажут. А завтра меня, может, и не будет.

Так плодотворно поговорив, я побежал к главной.

— До каких же пор у нас на справках и в раздевалке жандармы служить будут? Они ж только скандалы да конфликты создают. А отсюда, естественно, и жалобы. Помните, больной палец прищемил нашей, так сказать, привратнице в посетительской. Я сегодня послушал стиль ее. Наверняка тогда человека довела. Наверняка сама виновата.