Юлий Крелин - Хирург

Конечно, будешь нервничать. Кто он такой!

Мишкин молча шел рядом с Галей, и начинались обычные его душевные биения, когда он начинал во всем винить себя и ругать Галю, а это случалось всегда, если что-то происходило в отделении, начиная от украденного кем-то куска торта у больного или книжки у больной до осложнений или смертей после операций. Он начинал метаться и говорить, что это его вина, что он либо не указал, либо недоглядел, либо распустил, либо не сделал. «Я виноват, я виноват», — начинал он довольно бессмысленно и тупо стенать. Марина Васильевна говорила ему в таких случаях: «Прекрати свои истерики. Брось беспрестанно виниться — так же не воспитаешь». А он отвечал, что надо не воспитывать, а учить. «Как же ты их учишь, — говорили ему, — когда ты сам все делаешь, нужно же и для учебы тоже, чтобы все твои сотрудники и помощники работали, ты не должен их подменять». А он как-то переходил на другие рельсы и говорил: «Если я что-то делаю за своих коллег, от санитарки до врача и до жены, — это прежде всего им плохо, потому что я обхожусь без них, я научился обходиться без них, мне прибыло, а у них убыло. Сначала начинаешь обходиться без одного, потом без другого. Сначала без бытовых услуг, а потом и без главных. Становишься самостоятельным и независимым и от любви и от забот». Вот и говори с ним.

Вот и сейчас он шел и думал: «А не зря ли я все это затеял, а не от гордыни ли я все это затеял? Пусть хорошие результаты, пусть мне кажется, что так более надежно и радикально мы убираем все возможные разбросанные в ближайших тканях опухолевые островки, невидимые метастазы, пусть мне кажется, что подобное сшивание кишки более надежно, чем предлагавшееся присутствующими на обществе диссертантами и сценаристами, их книгами и фильмами, — пусть, но если это всего лишь желание выступить от суетности и гордыни — не ждет ли меня возмездие». Все изыски, стенания и поиски прошлой русской литературы поднимались на поверхность его души и бушевали в нем сейчас на улице, как и всегда в отделении.

Проходящая мимо машина обрызгала Галю. Она остановилась привести в порядок чулки, — не идти же в хирургическое общество с заляпанными чулками, когда муж выступает. А он, муж, стал шипеть: «Думай, когда ходишь. Надо идти подальше от края. Думать надо, когда машина идет навстречу».

— Женечка, почему я должна думать об этом? У меня и без этого есть над чем подумать. Ну обрызгали! Подумаешь.

— Может быть, ты и права. И мне, наверное, надо было отойти.

Они подошли к условленному месту, и одновременно подошел больничный микроавтобус, а вернее, крытый микрогрузовик. Впереди сидела Марина Васильевна.

— А вы чего? — по-видимому не очень задумываясь над отточенностью формулировок, брякнул Мишкин.

— Ну не негодяй ты, Евгений. Спасибо хоть сказали бы главному врачу. Да и я куда же без вас денусь? На хирургии только и держусь в главных врачах. Без вашей хирургии мне бы уже давно осточертела и работа эта, и должность.

Мишкин опять задумался и стал вспоминать, как Марина Васильевна бросает работу и прибегает в операционную, когда поступает какой-нибудь экстренный тяжелый больной. Он вспомнил, как месяц тому назад Банкин делал трепанацию черепа девочке, попавшей под машину, а Марина Васильевна стояла и держала голову девочки в нужном положении все полтора часа операции. И, как всякий, так сказать, практический хирург, ругала нашу организацию здравоохранения, которая не может обеспечить элементарным оборудованием все больницы. «Виданное ли дело, — ругалась по-хирургически она, — чтобы человек в операционной без толку стоял и просто держал полтора часа, хотя нужен-то всего специальный стол с подставкой. Хорошо, есть лишний человек в операционной — главный врач». Мишкин тогда посмеивался над ней и говорил: «Если заведующий отделением может бегать на улицу и подключать баллоны с кислородом, почему бы главному врачу не подержать в руках полтора часа больной голову».

И им обоим было ясно, что кислород может подключить любой человек, и врач и сестра любая, — лишь бы посильней был, тогда полегче, а голову держать мог и вовсе кто угодно, кто ближе. И обоим было ясно, как противно ходить и просить кого-то, а тем более приказывать и иногда выслушивать объяснения, что положено каждому данному советскому служащему и члену профсоюза за ту заработную плату, которую он получает, и о круге обязанностей, которые он за эти деньги должен справлять, и о тех правах, которые ему обеспечивают ежемесячные профсоюзные взносы.