Ги де Мопассан - Латынь

– Ну что ж, посмотрим! – сказала она и удалилась.

Придя в пансион, я тотчас же отозвал дядюшку Пикдана в сторону.

– Надо ей написать, она без ума от вас.

И он написал длинное нежное письмо, полное высокопарных фраз и перифраз, метафор и сравнений, философии и университетских галантностей, настоящий шедевр комичного изящества, который я и взялся передать девушке.

Она прочла его с полной серьезностью, волнуясь, и тихо сказала:

– Как он хорошо пишет! Сразу видать образованного человека! И он вправду хочет на мне жениться?

Я отважно заявил:

– Еще бы! Он совсем потерял голову из-за вас.

– Тогда пусть он пригласит меня в воскресенье обедать на Цветочный остров.

Я обещал, что она будет приглашена.

Дядюшка Пикдан был чрезвычайно тронут всем, что я рассказал о ней.

Я добавил:

– Она вас любит, господин Пикдан, и, по-моему, она честная девушка. Соблазнить ее, а потом бросить – нехорошо.

– Я порядочный человек, мой друг! – твердо сказал он.

У меня не было, признаться, никакого плана. Я хотел подшутить над ним, подшутить, как школьник, и больше ничего. Я видел наивность старого репетитора, его неопытность, его робость. Я забавлялся, не думая, чем все это кончится. Мне было восемнадцать лет, и я еще в лицее приобрел репутацию завзятого шутника.

Итак, было решено, что мы с дядюшкой Пикданом отправимся в фиакре до парома «Коровий хвост», встретим там Анжелу, и я посажу их в свою лодку (в те дни я занимался греблей). Я должен был отвезти их на Цветочный остров, где мы решили пообедать втроем. Я предложил сопровождать их, чтобы вдоволь насладиться своим триумфом, и старик, согласившись на мой план, только доказывал этим, что в самом деле потерял голову, так как мог лишиться места.

Когда мы подъехали к парому, где моя лодка была привязана с утра, я увидел на берегу, в высокой траве, вернее, над нею, огромный красный зонтик, похожий на мак чудовищных размеров. Под зонтиком нас ожидала маленькая прачка, разодетая по-праздничному. Я удивился: право же, она была очень мила, хотя чуточку бледна, и грациозна, несмотря на то, что ее манеры отдавали предместьем.

Дядюшка Пикдан снял шляпу и поклонился. Она протянула ему руку, и они молча обменялись взглядами. Затем мы сели в лодку, и я взялся за весла.

Они уселись рядышком на задней скамейке.

Старик заговорил первый:

– Прекрасная погода для катания в лодке!

Она пролепетала:

– О да!

Она спустила руку за борт, касаясь пальцами воды. Из-под них забурлила тонкая, прозрачная, как стеклянное лезвие, струйка, и за бортом лодки послышался легкий плеск, слабое журчание воды.

Когда мы добрались до ресторана, к ней вернулся дар речи, она заказала обед: жареную рыбу, цыпленка и салат; затем повела нас прогуляться по острову, который прекрасно знала.

Она развеселилась, стала шаловливой и даже насмешливой.

До самого десерта о любви не было речи. Я предложил им шампанского, и дядюшка Пикдан опьянел. Она тоже была немного навеселе и называла его «господин Пикне».

[В оригинале непереводимая игра слов: piquedent – колет зубом; piquenez – клюет носом.]

Вдруг он сказал:

– Мадмуазель, Рауль говорил вам о моих чувствах?

Она сделалась серьезной, как судья.

– Да, сударь!

– Что вы на это ответите?

– На такие вопросы никогда не отвечают!

Тяжело дыша от волнения, он продолжал:

– Все-таки могу ли я надеяться, что понравлюсь вам?

Она улыбнулась.

– Глупенький! Вы очень милы.

– Словом, мадмуазель, не думаете ли вы, что когда-нибудь… мы могли бы…

Секунду она колебалась, затем ответила дрожащим голосом:

– Вы хотите на мне жениться, да? Иначе никогда, понимаете, никогда!

– Да, мадмуазель!

– Ну, что ж, идет, господин Пикне!

Вот каким образом эта легкомысленная парочка, по вине мальчишки, решила вступить в брак. Но я не думал, что это серьезно; может быть, и они тоже. Ее охватила нерешительность:

– Но, знаете, у меня ведь ничего нет, ни одного су!

Пьяный, как Силен, он пробормотал:

– Зато у меня пять тысяч франков сбережений.

Она торжествующе вскричала:

– Тогда можно будет начать какое-нибудь дело!

– Какое дело? – встревожился он.

– Почем я знаю? Там видно будет! С пятью тысячами можно многое сделать. Ведь вы же не хотите, чтобы я поселилась у вас в пансионе? Не правда ли?

Он не предвидел этого и в смущении замялся:

– Но какое же дело? Это неудобно! Я ничего не знаю, кроме латыни!

Она, в свою очередь, размышляла, перебирая все профессии, казавшиеся ей подходящими.