Барри Пейн - Переселение душ

Приблизительно в это время я получил второе письмо от Чарльза Форланда. Если в предыдущем сообщалось название банка, в который он просил меня переводить деньга, то новое письмо явилось для меня неожиданностью. Он возвращал мне все деньги, которые я выслал ему, с пятью процентами прибыли. И прибавил к ним тысячу фунтов для Уилмэй как первую часть тех денег, которые и должен был ее отцу.

«Возможно, не имея денег, — писал он, — я был просто мерзавцем. Но, разбогатев, я стал сентиментальным. Я плачу Уилмэй по доброй воле, хотя юридически я ей не обязан ничем. Я желаю, чтобы меня считали ее должником. Эти деньги достались мне благодаря ее родителям, хотя я брал их как инвестиции в предприятия, и не моя вина, что случались банкротства. Я написал Уилмэй и рассказал ей все о себе, хотя вы, должно быть, не одобряете этого. Жаль, что свадьба не состоялась».

В ответном письме я поблагодарил его, написав, что возвращаю его пять процентов. И добавил, что не стоило писать Уилмэй и мне жаль, что он сделал это.

Синден благоприятно повлиял на здоровье Уилмэй. У Берты появилась надежда, и она пребывала в прекрасном настроении. Она сообщила мне, что Уилмэй получила известие от своего дяди и отнеслась к этому спокойно. Уилмэй хотела, чтобы я приехал в Синден, и Берта настаивала на этом.

И я поехал в Синден. Уилмэй выглядела хрупкой и нежной, хотя и не такой ослабевшей, как я опасался. В погожие дни она сидела в саду и грелась на солнышке. Я немного поговорил с нею. Намного дольше я беседовал с врачами, и, полагаю, мне они сказали больше, чем Берте. Когда Уилмэй спала наверху, а мы с Бертой остались одни, я сказал сестре:

— Ты знаешь, что я люблю Уилмэй еще с тех пор, когда она едва вышла из детского возраста?

Берта помолчала, прежде чем ответить:

— Когда-то я опасалась этого. Теперь я смотрю на это иначе.

Я думаю, — сказал я, — что теперь могу сказать ей об этом.

— Да, — спокойно согласилась Берта. — Скажи ей.

На следующий день, когда я сидел в саду с Уилмэй, она заговорила о своем дяде.

— Я знаю, что вы сделали для меня, — сказала она. — Вы хотели избавить меня от боли и унижения и решили пожертвовать своими деньгами ради спокойствия Уилмэй. Не знаю, как выразить свою благодарность вам.

— Но, Уилмэй, получилось так, что я не потерял ни пенни. Давай забудем об этом человеке. Он этого не стоит.

— Эдвард, почему вы всегда были очень добры ко мне? Я не стою этого, я доставляю вам одни неприятности.

— Помнишь, Уилмэй, — сказал я, — вскоре после того, как ты стала выезжать в свет, я уехал на несколько лет и не видел тебя? Знаешь почему?

— Почему?

— Я полюбил тебя. Я намного старше тебя, и мне казалось, что я не тот человек, за которого тебе следует выйти замуж.

— Эдвард! Эдвард! — воскликнула она.

— Не тревожься, дорогая, это уже не имеет никакого значения.

— Только это и имеет значение! Неужели ты ничего не замечал? Я, конечно, старалась, чтобы ты не заметил, но все же…

— Уилмэй, милая, я всегда любил тебя. Я и сейчас люблю тебя.

Она вздохнула и протянула руки ко мне, а я обнял ее и заглянул в ее глаза.

Уилмэй уверяла нас, что теперь ей намного лучше. И мне страшно не хотелось слушать тех, кто был уверен, что скоро ее не будет с нами. Эти несколько месяцев, при всей их печали, стали самыми счастливыми в моей жизни. Уилмэй признавалась, что они были самыми счастливыми и для нее.

Это счастливое и торжественное время: торжество любви и смерти одновременно. Незадолго перед смертью Уилмэй заговорила о Винсенте. Она хотела знать, простил ли он ее. И я успокоил ее, рассказав о встрече с ним.

Больше не могу писать о тех днях. Они требуют не слов, а музыки.

Поздней осенью наступило ухудшение. Уилмэй быстро угасала. О морском путешествии уже не могло быть и речи. Уилмэй чувствовала приближение смерти.

— Дайте мне умереть спокойно, — умоляла она. — И пусть рядом со мною будет Эдвард. Мы так долго были в разлуке…

Она умирала медленно, слабела с каждым днем, с каждым часом. Казалось, даже дом умирал вместе с ней, ибо все любили ее. Исчезла чопорность в отношениях между господами и слугами.

Я вспоминаю, как старенький Картер однажды, расстроенный до слез, стал просить прощения за то, что не сдержался. Берта попробовала ответить ему ласково, но с чувством собственного достоинства и вдруг разрыдалась сама. Она взяла его за руку — впервые в своей жизни…

Уилмэй умерла во сне. Той ночью выпал первый снег. Снежинки медленно устилали землю, и к утру белый покров укутал поля, напоминая мне о том легком одеянии, в котором я когда-то встретил ее…