Владислав Реймонт - Комедиантка

Янка хотела еще о чем-то спросить, но директора и след простыл.

— Вот комедиантка! А может, не все дома! — пробормотал он и даже приостановился; потом усмехнулся, махнул рукой и направился в сад.

Янка сунулась было в артистическую уборную, но кто-то тут же вытолкал ее и захлопнул дверь перед самым носом, сердито крикнув:

— Наверх! Хористки там!

Янке захотелось ударить ногой в дверь, но она сдержалась и только плотнее сжала губы. По лестнице Янка поднялась наверх.

Уборная хористок помещалась в узкой, длинной комнате с низким потолком. Над грубыми деревянными столиками, расставленными вдоль трех стен, горели газовые рожки без абажуров. Сколоченные из неструганых, некрашеных досок стены были исписаны именами, датами, разрисованы карикатурами, — все это малевалось углем и губной помадой.

Одна из стен была завешана костюмами и платьями.

Десятка два полуодетых женщин сидело у зеркал самой различной формы, перед каждой горела свеча.

Янка заметила недалеко от двери свободный столик, присела к нему и стала осматриваться.

— Прошу прощения, это мое место! — обратилась к ней полная брюнетка.

Янка встала, отошла в сторону.

— Вы к кому-нибудь? — спросила та же хористка, намазывая лицо вазелином.

— Нет. Меня приняли в театр, — ответила Янка.

— Да?! — раздалось над столами несколько голосов сразу, и несколько пар глаз уставилось на новенькую.

Янка назвала свою фамилию.

— Эй, красотки! Знакомьтесь, ее зовут Орловская! — крикнула брюнетка.

Те, что сидели поближе, протянули Янке руку и снова принялись гримироваться.

— Лёдка, одолжи пудры.

— Купи свою.

— Совинская! — крикнула одна из хористок через приоткрытые двери в уборную солисток.

— Встретила я этого пижона, знаете! Иду себе Новым Святом…

— Вот заливает! Будто кто из мужчин позарится на такую образину.

— Купила себе гарнитур… смотрите, — хвасталась миниатюрная, хорошенькая блондинка.

— Он подарил?

— Богом клянусь, нет! Купила на собственные сбережения.

— Ах, какие невинные глаза! Так и поверили… Не этот ли приятель откладывает тебе сбережения?

— Цвет лиловый! Блузка свободная, на кокетке из кремовых кружев, юбка гладкая, внизу рюшки… шляпка с фиалками, — рассказывала другая, натягивая через голову балетную пачку.

— Послушай-ка ты, лиловая… когда отдашь полтинник?.. Пора уже…

— Получу после спектакля и отдам… честное слово!

— Жди! Даст тебе Цабан, как раз…

— Так вот, представляете, просто в отчаяние пришла! Сначала он немного покашливал… Думала, ничего… А вчера заглянула в горлышко… белые пятна… Бросилась к врачу… Посмотрел и говорит: «Дифтерит!» Просидела у постели всю ночь, каждый час смазывала горло… Даже говорить не мог, только пальчиком показывает, что в горлышке больно, а по щечкам слезы катятся, чуть с ума не сошла от жалости! Оставила с ним дворничиху и пошла раздобыть денег, хоть немного… Заложила салоп, а все мало и мало! — рассказывала вполголоса соседке одна из хористок, миловидная, но уже измученная нуждой и страданием женщина; она завивалась, красила посиневшие губы, стараясь придать веселое выражение глазам, истомленным бессонницей и слезами.

— Хеля! Сегодня твоя мать спрашивала про тебя…

— Спутала с кем-то… У меня давно нет матери.

— Не болтай! Майковская-то хорошо вас знает и видела вас вместе на Маршалковской.

— Майковская пусть очки себе купит, если слепая… Я шла с дворничихой.

Все засмеялись. А та, что так настойчиво отказывалась от матери, погасила свою свечу и, рассерженная, вышла.

— Стыдится матери! По правде говоря, и мать хороша!

— Простая баба. Раз компрометирует, могла бы при людях не лезть со своими нежностями!

— Как это? Мать может компрометировать дочь? — Разве можно стыдиться матери? — отозвалась Янка, с интересом слушая долетавший до нее разговор. Последние слова вызвали в ней негодование.

— Ты еще свеженькая, глупенькая и ничего не понимаешь, — ответило ей сразу несколько голосов.

— Можно? — раздался за дверью мужской голос.

— Нельзя! Нельзя! — закричали все дружно.

— Зелинская, вот твой редактор.

Высокая, дородная хористка, шелестя юбками, прошла через уборную.

— Шепская! А ну, посмотри, что там.

Шепская выглянула, потом сообщила:

— Вниз пошли.

Резко зазвенел звонок.

— На сцену! — крикнул в дверях помощник режиссера. — Начинаем.

Поднялась неописуемая суматоха. Кричали все разом, бегали, хватали друг у друга булавки, шпильки, пудрились наспех, бранились из-за пустяка, гасили свечи, второпях закрывали несессеры и наконец гурьбой сбежали вниз. Прозвенел второй звонок.