Маргерит Юрсенар - Первый вечер

В номер тихо постучали. Жорж открыл дверь. Механический, лишенный интонаций голос коридорного произнес: — телеграмма для месье.

Не включая света, Жорж развернул листок голубоватой бумаги и прочел текст при свете лампы, освещавшей коридор. Он услышал, как Жанна спросила из глубины комнаты, от кого это; услышал свой ответ, что от биржевого брокера. Показывая, что не придает значения телеграмме, Жорж запер дверь на задвижку, пересек комнату, закрыл окно и, после минутного колебания, снова оперся на влажную балюстраду балкона.

Он ощущал в кармане пижамы плотный смятый листок бумаги. Анализируя свое состояние, Жорж все более осознавал, что испытывает облегчение: он не желал лицемерить, отрицая это, и почувствовал отвращение и к себе, и к жизни. Он вынул телеграмму из кармана и в светлых летних сумерках снова прочел ее; черные жирные буквы на белой ленте заранее придавали телеграмме вид траурного извещения. Лаура попала под автобус этим утром в одиннадцать часов (Жорж спросил себя, что он делал сегодня в одиннадцать часов). Состояние безнадежное. Он посмотрел на служебные отметки: телеграмма, отправленная ближе к вечеру, шла несколько часов, несомненно, все уже кончено. Мысль, что Лаура не мучается больше, его бесконечно утешила, как будто вместе с ее страданиями исчезло все страдание мира. Телеграмма была подписана подругой, жившей вместе с Лаурой, которую Жорж когда-то не выносил, подруга тоже его ненавидела, быть может, потому, что искренне любила Лауру. Но на какую-то секунду он ее пожалел. Потом спросил себя: как она смогла узнать его адрес? И подумал, что подруга Лауры отправила эту телеграмму, чтобы утешиться единственно возможным для нее способом — заставить страдать и его. Пытаясь уменьшить тяжесть беспокойства, которое он называл совестью, Жорж внушал себе, что это несчастный случай и он не виноват. Но в темных глубинах души он чувствовал: это предположение лишает Лауру той единственной красоты, что у нее еще оставалась, — благородство женщины, продолжавшей жить после того, как он расстался с ней, могло выразиться только в ее желании умереть.

Жорж чиркнул спичкой, поджег телеграмму и смотрел на пламя, пока она не сгорела. Поднялся легкий белый дымок, потом он растаял, — это было похоже на кремацию. Жорж понял, что Лаура только что утратила для него свое несовершенство, отныне она слилась с той частью его жизни, которая уже никогда не возвратится. Постепенно она станет одним из тех воспоминаний, что сопровождают людей, позволяющих себе роскошь иметь прошлое. В то же время он был зол на нее, поскольку своей смертью она закрыла ему единственную дорогу к прежнему Жоржу.

Еще раз он подумал с грустью: все образуется; и это на самом деле означало: ничто не бывает полностью так, как хочется.

Жорж вошел в комнату, тщательно запер окно, задернул занавески со странным ощущением покорности жизни; уютный, надежный мирок вобрал его в себя — как многие другие, он не захотел или не смог сопротивляться.

Он не подумал, а может, не допустил мысли, что эта дочь Монпарнаса, которая не отличалась большим умом и всегда обходилась без души, нашла, быть может, единственный выход в то самое «где-то».