Маргерит Юрсенар - Первый вечер

Проехали Шамбери. Жена хотела завязать разговор и тщетно пыталась придумать какой-нибудь вопрос — так ищут предмет, который сам по себе не имеет никакой ценности и приобретает ее лишь благодаря упорству поисков. Она открыла сумочку — там были образки Святого Христофора и Святого Сердца; хотела показать их мужу, но подумала, что он посмеется над образками, и достала платочек, чтобы как-то оправдать свой жест. Пейзаж за окном был не таким красивым, как она воображала, но бессознательным усилием она все время приукрашивала его, чтобы этот день, даже в мельчайших деталях, не оказался хуже, чем ей мечталось. По той же причине она нашла прекрасными весьма посредственные блюда в вагоне-ресторане и восторгалась нежной раскраской абажуров из розового шелка.

Наступала ночь, за окном можно было различить только огни сторожек путевых обходчиков. Про каждый такой домик жена думала, что они с мужем могли бы счастливо там жить, и эта мысль напоминала о первых спорах, когда, еще будучи женихом и невестой, они выбирали мебель и обои.

Муж, напротив, при виде светившихся в сероватых сумерках маленьких окошек спрашивал себя, не завидуют ли обитатели неосторожно вылезающих на самые рельсы жилищ пассажирам скорых поездов и не поддаются ли они, в конце концов, искушению умчаться куда, глаза глядят. Увлекаемый движением поезда к заранее предвкушаемым будущим ощущениям, он пытался уловить сладостную квинтэссенцию пролетающих мгновений, чтобы упиться ими, остро чувствуя их недолговечность, ибо им более не суждено повториться. Он внушал себе, как это часто с ним бывало, особенно рядом с женщинами, что многие моменты нашей жизни были бы прекрасны, если бы будущее или прошлое не бросали на них свою тень, и что обычно мы несчастны только из-за воспоминаний или предчувствий. У этой девушки есть то, что называют «шармом», убеждал он себя, она, наверное, любит его, ничуть не менее умна и богата, чем можно мечтать, а погода хорошая, что очень любезно с ее стороны, и он решил выковать себе блаженство из этих составляющих счастья, вполне устраивающих многих.

Поезд внезапно вошел в туннель. Больше нельзя было притворяться, будто они любуются пейзажем, и это заставило прервать молчание.

— О чем вы думаете, Жорж? — спросила жена.

Он сразу взял себя в руки и ответил с нежностью, которая понравилась даже ему самому:

— Конечно, о вас, мой друг...

Произнеся эту трогательную банальность, Жорж понял, что, внешне выказывая свою любовь, он сам постепенно убеждает себя в ней, и целомудренно поцеловал жену в лоб. Она, слишком смущенная, чтобы отважиться замолчать, стала расспрашивать мужа об отеле, в котором они остановятся, о часе прибытия, о багаже.

— Мы так далеко от Гренобля, — сказала Жанна. — Бедная мама! Надеюсь, она немного утешилась. Жорж, вы заметили, как она была грустна при нашем отъезде и как пыталась удержать слезы?

Это возвращение в прошлое воскресило в памяти Жоржа образ другой женщины, его любовницы, с которой он порвал. Его удивило, что он еще вспоминает о Лауре. Плачет ли она? Старается ли удержать слезы? Жорж устал от нее, как устают от тех, кого слишком любили; ему было легко порвать с ней. Расставаясь с Лаурой, он надеялся избавить себя от мучительной горечи, неизбежно возникающей, когда в один прекрасный день вдруг понимаешь, что ты уже стар настолько, чтобы иметь прошлое. Где Лаура теперь? Теперь он с некоторой нежностью вспоминал ее искушенное тело зрелой женщины, спокойные, давно ничему не удивлявшиеся глаза. Жорж начал забывать, как его шокировали неправильные выражения, которыми изобиловала ее речь, — наследство тех лет, когда Лаура была отрадой супрефектуры. Она сознательно не хотела их исправлять, самолюбиво стремясь, чтобы ее не заподозрили в безграмотности и думали, будто она употребляет эти выражения нарочно. А как раздражала ее манера напевать за столом модные песенки! Несколько лет было прожито вместе. Разочарования той любви начинали забываться, и теперь Жорж вспоминал эти дни со снисхождением, а убеждение, что они никогда не возвратятся, позволяло не судить себя строго за тот уровень счастья, какой он тогда испытывал. Жорж ездил с Лаурой в Италию и Прованс; эпизоды этих путешествий, казавшихся тогда скучными, волновали его теперь до слез, а воспоминания о ярких пейзажах заставили на секунду возненавидеть картины, сопровождавшие его нынешнее путешествие. Потом наступила привычка, а затем и усталость; единственное, что он мог еще получить от Лауры, — удовольствие от разрыва. Она плакала, когда он объявил ей о своей свадьбе, и это польстило его тщеславию: значит, Лаура все еще любит его, раз так переживает разрыв. Жорж со злостью подумал, что женские слезы высыхают куда быстрее, чем румяна; Лауру видели в ночном ресторане в сопровождении другого мужчины. Что ж, он на нее не в обиде. Они оба поступили правильно, начав жизнь сначала Но с кем теперь она? Несомненно, с кем-нибудь, кого выбрала заранее, еще когда жила с ним Он пришел в ярость при мысли, что ее слезы могли быть лишь притворством, что Лаура, возможно, давно мечтала о разрыве, подыскивая подходящий предлог в течение многих недель. Жорж понял, что любыми способами необходимо на несколько часов забыть ее, и, сделав усилие, выкинул Лауру из головы.