Оскар Лутс - Свадьба Тоотса

– Черт побери! – кричит испуганный батрак, вбегая в дом, чтобы оповестить о случившемся хозяйку. – Идите сюда, гляньте, скажите, что это значит – кран у бочки открыт, пиво до капли вытекло! Идите, гляньте!

Но хозяйка и прислуга, которые как раз в это время выходят из кладовки, отвечают ему чуть ли не в один голос:

– Нет, лучше ты иди сюда да погляди, что в кладовке творится!

– Как так, – батрак пугается еще больше, – и в кладовке тоже?

А в кладовке и впрямь много чего натворено. Миски со студнем разбиты вдребезги, колбасы, запеченное и всякое иное мясо, посуда с молоком, кадушка для сливок, масло, винные бутылки – все вперемешку, как каша, на полу, свалено в одну кучу, венчает ее перевернутая вверх дном кадушка с салакой.

Все трое некоторое время, не произнося ни слова, разглядывают следы чьей-то разрушительной работы, наконец, хозяйка первой обретает дар речи; сожалеют, проклинают, всплескивают руками и, в конце концов, приходят к общему мнению: это подлое дело сотворил человек, а никак не кошка или собака; в то же время всем становится ясно, что они столкнулись не с воровством, а с непонятной и необъяснимой жаждой уничтожения.

Батрак приходит в себя прежде других и пытается найти объяснение случившемуся.

– Ведь в доме все же было два человека, – говорит он, – неужто они и впрямь ничего не видали и не слыхали?

После этих слов он возвращается в жилую ригу, чтобы расспросить лежащего в печке аптекаря.

– Мил-человек, – прокашлявшись, отвечает аптекарь, – об этом деле я ровным счетом ничего не знаю. Вроде бы что-то происходило… вроде бы кто-то тут ходил и хозяйничал… но кто это был, и что он делал – это мне абсолютно не известно. Я совершенно больной и не вылезал из печки со вчерашнего обеда. А в обед вчера отведал немного пива и поел со стариком в доме. Вот и всё.

Странным образом и у старого хозяина тоже нет ни малейшего представления о случившемся. Вчера во время обеда он вместе с аптекарем немного поел, покурил, после чего пошел и лег обратно в постель, вот все, что он может вспомнить. Разве что вечером, часов около пяти-шести Крантс громко лаял, – больше старик ничего не видел и не слышал.

Расследование ни к чему не приводит, и обитателям хутора Юлесоо не остается ничего другого, как известить обо всем Йоозепа – пусть решает сам, что предпринять. И вот батрак со всей быстротой, на какую только способен старый юлесооский мерин, мчится в Рая, где требует вызвать своего молодого хозяина, – пусть выйдет немедленно, потому что у него дома, на хуторе Юлесоо потешился дьявол… да что дьявол – там не иначе как целых полдюжины дьяволов потешились и сорвали свою злобу на мисках со студнем и молоком.

Спустя несколько минут утомленный брачной ночью Тоотс уже на ногах.

– Что такое? – спрашивает он испуганно. – Не отец ли часом преставился?

– Нет, никто не преставился, – отвечает батрак, – но дело все же дрянь. Дело до того дрянь, что…

Едва узнав, что произошло, Тоотс поднимает со скамейки свернувшегося калачиком Либле, вытряхивает из него сон и тащит к дверям.

– Пойдем, Либле, сегодня ты мне нужен как никогда прежде.

– Что? Где? – ворчит звонарь, но батрак мигом подхватывает его под руку и выволакивает в прихожую. Там все они сталкиваются с арендатором, который, как он выразился, уже две недели безуспешно ищет дверную ручку. Надо же, наконец, разбудить народ, кто же спит во время свадьбы – скоро уже восемь часов!

– Вот мы уже и встали, – быстро отвечает Тоотс, – только нам недосуг, спешим!

– Постой! Да остановись же ты! – хватает его за плечо арендатор. – Что это за спешка такая? Куда вы рветесь?

– В Юлесоо, в Юлесоо! Там вчера побывали черти.

– Черти? В Юлесоо?!! Что за дьявольщина! Погодите, я поеду с вами, все равно одному мне в такую рань тут нечего делать.

И вот они все вместе мчатся на хутор Юлесоо, смотрят на картину разорения и ума не приложат, что же им теперь делать, остается лишь пожать плечами и навечно проклясть преступника. Тоотс, в свою очередь, выслушивает объяснения аптекаря и старика-отца, прислоняется к опустевшей пивной бочке и погружается в раздумье. Через некоторое время молодой хозяин Юлесоо как-то странно передергивается всем телом, словно кто-то толкнул его в спину, – глаза его становятся круглыми, ноздри раздуваются.

– Вот что, друзья, – произносит он резко, – я знаю, чьих это рук дело, и черт меня подери – и единожды, и дважды, и трижды! – ежели я ошибаюсь. Само собою, ни салаку от студня, ни студень от салаки это уже не отделит – все перемешано как каша! – но я знаю, и это – главное. Я знаю, по меньшей мере, в какую сторону света мне трижды в день плевать и куда поворачиваться задом, когда я пойду по нужде за угол. Подавать жалобу в суд – дело пустое, этот господин слишком хитер, голыми руками его не возьмешь.