Джон Голсуорси - Гротески

— Не говорите, сэр, — возразил гид. — Такие люди разумнее, чем кажется с первого взгляда. Вы только подумайте, что сталось бы с их мозгами, если бы они попытались мыслить самостоятельно. К тому же, как вам известно, всякое определенное мнение относительно «добра» очень утомительно, и большинство людей полагает, что лучше «не тревожить спящих собак», чем допускать, чтобы они лаяли у тебя в голове. Но я скажу вам кое-что еще, — добавил гид. — У бесчисленных этих людей есть своя тайная вера, древняя, как мир: для них единственно важное на свете — это чувство товарищества. И сдается мне, что, если брать «добро» в узком смысле, это превосходная вера.

— А, бросьте, — сказал Ангел.

— Прошу прощения, сэр. На левом крыле центра группируются все более многочисленные сторонники того взгляда, что, поскольку все на свете очень плохо, «добро» есть конечный переход в небытие. — «Покой, последний покой», — как сказал поэт. Вспомните избитую цитату «Быть иль не быть». Сейчас я говорю о тех, кто отвечает на этот вопрос отрицательно, — о пессимистах, притворяющихся оптимистами для обмана простодушной публики. Произошли они, несомненно, от тех, кого некогда называли «теософами» — была такая секта, которая предугадала все, а затем возжаждала уничтожения; или же от последователей Христианской науки, — для тех вещи как они есть были просто невыносимы, поэтому они внушали себе, что ничего нет, и, помнится, даже достигали в этом некоторых успехов. Мне вспоминается случай с одной дамой, которая потеряла свою добродетель, а затем снова обрела ее, вспомнив, что у нее нет тела.

— Очень любопытно, — сказал Ангел. — Я хотел бы ее расспросить, после лекции запишите мне ее адрес. А теорию перевоплощения кто-нибудь еще исповедует?

— Понятно, что вас это интересует, сэр, поскольку адепты этого учения, связанные старым, нелепым земным правилом «дважды два четыре», вынуждены для перевоплощения своего духа обращаться к иным сферам.

— Не понимаю, — сказал Ангел.

— А между тем это очень просто, — сказал гид. — Ведь всеми признано, что когда-то на земле не было жизни. Значит, первое воплощение — нас учили, что то была амеба — уже включало в себе дух, явившийся, возможно, свыше. Может быть, даже ваш, сэр. Далее, всеми также признано, что когда-нибудь на земле снова не будет жизни; а значит, последний дух ускользнет в какое-то воплощение уже не на земле, а, возможно, ниже; и опять-таки, кто знает, сэр, может быть, это будет ваш дух.

— Я не могу шутить на такие темы, — сказал Ангел и чихнул.

— Тут не на что обижаться, — сказал гид. — Последняя группа, крайняя левая, к которой я и сам в некотором роде принадлежу, состоит из небольшого числа экстремистов, полагающих, что «добро» — это вещи как они есть. Они считают, что все сущее было всегда и всегда будет; что оно лишь расширяется, и сжимается, и расширяется вновь, и так без конца; и что поскольку оно не могло бы расшириться, если бы не сжималось, поскольку без черного не могло бы быть белого, и не может быть ни удовольствия без боли, ни добродетели без порока, ни преступников без судей, постольку сжимание, и черное, и боль, и порок, и судьи — не «зло», но всего лишь отрицательные величины; и что всё к лучшему в этом лучшем из миров. Это — оптимисты вольтерианского толка, притворяющиеся пессимистами для обмана простодушной публики. Их девиз «Вечное изменение».

— И они, вероятно, считают, что у жизни нет цели?

— Вернее, сэр, что сама жизнь и есть цель. Ибо согласитесь, при всяком ином толковании цели мы должны предположить свершение, то есть конец ; а конца они не признают, как не признают и начала.

— До чего логично! — сказал Ангел. — У меня даже голова закружилась. Стало быть, вы отказались от идеи движения ввысь?

— Отнюдь нет. Мы взбираемся на шест до самого верха, но потом незаметно соскальзываем вниз и снова лезем вверх; а поскольку мы никогда не знаем наверняка, лезем ли мы вверх или скользим вниз, это нас не тревожит.

— Полагать, что так будет продолжаться вечно, — бессмыслица.

— Это нам часто говорят, — отвечал гид, нимало не смутившись. — А мы все же полагаем, что истина у нас в руках, несмотря на шуточки Пилата. [8] Намек на евангельскую легенду о том, как Понтий Пилат, римский наместник в Иудее, в ответ на слова Христа, что он пришел в мир свидетельствовать об истине, возразил: «Что есть истина?»

— Не мне спорить с моим гидом, — надменно сказал Ангел.

— Разумеется, сэр, ведь широты взглядов всегда следует остерегаться. Мне вот нелегко верить в одно и то же два дня подряд. А главное — во что бы ни верить, едва ли это подействует на истину: она, как видно, обладает некоей загадочной непреложностью, если вспомнить, сколько усилий люди периодически прилагают к тому, чтобы ее изменить. Однако смотрите, мы как раз пролетаем над Столичной Скинией, и если вы будете так любезны сложить крылья, мы проникнем туда через люк-говорлюк, который позволяет здешним проповедникам время от времени возноситься в высшие сферы.