— Так покажи мне твое царство! — просил я Сатану.
— Вот оно!
— Но где же?
И ответил мне Сатана:
— Мир — это и есть Ад.
Г. Флобер
МЫСЛЬ
Вечер седьмой
Звуки возникали, прерывались и слышались вновь, то возвышенно, то резко, то вальс, то галоп.
И среди всех цветов поднимался один, самый пышный, прекрасный и благоуханный.
Среди всех шлейфов, что задевали меня и заставляли трепетать от желания, один бросал в дрожь всех больше.
Среди всех гибких талий лишь одна влекла меня, из всех нежных вздохов — лишь одно дыхание касалось меня, среди многих пленительных синих глаз — лишь один взгляд был обращен ко мне.
Я пригласил ее. Она танцевала. Я обнимал ее талию, улыбался ей, только ей. Словно устав, она склонялась ко мне, я чувствовал ее горячее дыхание, смотрел на нее и понимал — она счастлива. И я забыл вальс, забыл всех, и женщин, кружащихся в вихре танца, и сверкающие зеркала, и жаркие огни.
Но утро настало, прощай…
Но мысль улетела, как облетают под ветром лепестки увядшей розы.
Вешняя роза — мысль о любви.
Г. Флобер, 1835 г.
Скептические мысли, посвященные моему дорогому другу Альфреду Лe Пуатвену
Другу Альфреду Ле Пуатвену [30] Лe Пуатвен, Поль-Альфред (29 сентября 1816 — 3 апреля 1848), близкий друг Флобера, талантливый поэт и писатель.
посвящает автор эти немногие страницы. В них — странных, как мысли, и свободных, как душа, — говорят его сердце и ум.
Ты наблюдал их рождение, дорогой мой Альфред, и вот все они перед тобой в этом ворохе бумаг. Пусть страницы развеет ветер, пусть они забудутся — этот скромный подарок напомнит тебе о беседах, что вели мы с тобой в ушедшем году. Знаю, сердце твое наполнится радостью, ощутив пленительный аромат юности, которым благоухали те полные горечи мысли. И если взгляд твой не разберет слов, написанных моей рукою, то он легко проникнет в сердце, их излившее.
Вот я посылаю их тебе, как вздох, как прощальный взмах руки, в надежде на новую встречу с другом. Быть может, став женатым, солидным и высоконравственным человеком, ты усмехнешься, когда на глаза тебе попадутся мысли шестнадцатилетнего бедняги с душой, истерзанной вздором, любившего тебя больше всего на свете.
Гюстав Флобер, 20 апреля 1838 года
ТРЕВОГИ
I
К чему все это? Ни к чему.
Зачем знать истину, если она печальна? Зачем брести в слезах среди веселья, томиться на радостном пиру и видеть саван в подвенечном платье невесты?
II
Пусть так, но все же позвольте мне высказать, сколько ран кровоточит в моей душе, сколько пролитых слез оставили борозды на щеках.
III
— Итак, ты ни во что не веришь?
— Нет.
— А слава?
— Вспомни о зависти.
— Щедрость?
— А скупость?
— Свобода?
— А ты не замечаешь деспотизма, что гнетет народы?
— Любовь?
— А проституция?
— Бессмертие?
— Не пройдет и года, как черви растерзают труп, потом он станет пылью, потом превратится в Ничто. А после Небытия…
Существует только Небытие.
IV
Однажды из могилы извлекали труп. Останки великого человека перевозили на другой край земли. Эта церемония ничем не отличалась от похорон: она была столь же значительной, помпезной и пышной, с той лишь разницей, что в первом случае закапывают плоть свежую, а в последнем — гнилую.
Все ждали могильщика. Наконец он прибыл с опозданием на десять минут, насвистывая. Это был славный малый, безразличный к настоящему, не озабоченный будущим, в начищенной кожаной шляпе и с трубкой во рту.
Процедура началась. Вот отброшено в сторону несколько лопат земли, и обнажился фоб. Доски из мореного дуба наполовину истлели и от нечаянного удара лопатой треснули. Тут мы увидели человека — человека во всем его отвратительном уродстве. Некоторое время густое испарение мешало видеть отчетливо. Живот его был разъеден, грудь, бедра матово белели. Легко было разглядеть, приблизившись, что это белели черви, жадно пожиравшие тело.
От этого зрелища нам стало дурно. Какой- то юноша потерял сознание. Могильщик же не смутился, поднял смрадный труп на руки и понес к стоявшей рядом повозке. Он шел быстро, и левая нога трупа упала на землю, могильщик подхватил ее и закинул себе за спину, потом вернулся засыпать яму — и тут спохватился, что кое-что забыл. То была голова. Он вытащил ее за волосы. Что за отвратительное зрелище — тусклые полузакрытые глаза, липкое холодное лицо, обнажившиеся скулы и мухи, облепившие веки!
Читать дальше