Ги Мопассан: Наше сердце

Она спросила:

— Кто эта девушка, которая отворила мне дверь?

— Прислуга.

— Она не похожа.., на горничную.

— Да. Она в самом деле очень мила.

— Где вы нашли такую?

— Совсем неподалеку, в гостинице для художников, где постояльцы посягали на ее добродетель.

— Которую вы уберегли? Он покраснел:

— Которую я уберег.

— Может быть, себе на пользу?

— Конечно, себе на пользу я предпочитаю видеть возле себя хорошенькое личико, а не безобразное.

— Это все, что она вам внушает?

— Пожалуй, она мне еще внушала непреодолимую потребность снова увидеть вас, потому что каждая женщина, которая хоть на миг привлекает мое внимание, приводит все мои помыслы к вам.

— Ловко сказано! И она любит своего спасителя? Он покраснел еще больше. Молниеносно промелькнувшая в нем уверенность, что ревность к кому бы то ни было должна воспламенить сердце женщины, заставила его солгать наполовину. Он нерешительно ответил:

— Об этом мне ничего не известно. Возможно. Она очень заботлива и полна внимания ко мне.

Едва уловимая досада заставила г-жу де Бюрн прошептать:

— А вы?

Он устремил на нее горящие любовью глаза и сказал:

— Ничто не может отвлечь меня от вас. Это тоже было очень ловко сказано, но она уже ничего не заметила — до того неоспоримо правдивой показалась ей эта фраза. Могла ли женщина, подобная ей, усомниться в этом? Она действительно не усомнилась и, вполне удовлетворенная, отбросила всякую мысль об Элизабет.

Они сели на парусиновые стулья, в тени лип, над водой.

— Что вы подумали, когда я уехал?

— Что вы очень несчастны.

— По моей вине или вашей?

— По нашей общей.

— А потом?

— А потом, чувствуя, как вы взволнованы и возбуждены, я рассудила, что самым мудрым будет дать вам прежде всего возможность успокоиться. И я стала ждать.

— Чего же вы ждали?

— Весточки от вас. Я ее получила, и вот я здесь… И сейчас мы побеседуем с вами, как серьезные люди. Итак, вы меня по-прежнему любите? Я спрашиваю об этом не как кокетка… Я спрашиваю как друг.

— Я по-прежнему вас люблю.

— Чего же вы хотите?

— Не знаю! Я в ваших руках.

— О, мне все очень ясно, но я не выскажу вам своих мыслей, пока не узнаю ваших. Расскажите мне о себе, обо всем, что творилось в вашем сердце, в вашем уме, с тех пор как вы скрылись.

— Я думал о вас, вот и все, что я делал!

— Да, но как? В каком смысле? К чему вы пришли? Он рассказал ей о своем решении излечиться от любви к ней, о своем бегстве, о скитаниях в этом огромном лесу, где он нашел только ее одну, о днях, полных неотступных воспоминаний, о ночах, полных грызущей ревности; он рассказал с полной чистосердечностью обо всем, кроме любви Элизабет, имени которой он больше не произносил.

Она его слушала, уверенная в его правдивости, убежденная чувством своего господства над ним еще больше, чем искренностью его голоса, в восторге от своего торжества, от того, что снова владеет им, потому что она все-таки очень любила его.

Потом он стал горько жаловаться на безвыходность положения и, разволновавшись от рассказа о том, как он исстрадался и что передумал, и в страстном, неудержимом порыве, но без гнева и горечи, возмущенный и подавленный неизбежностью, снова стал упрекать ее в бессилии любить, которым она была поражена.

— Одни лишены дара нравиться, а вы лишены дара любить, — повторял он.

Она прервала его, вооруженная целым рядом возражений и доводов.

— Зато я обладаю даром постоянства, — сказала она. — Неужели вы были бы менее несчастны, если бы, после того как я десять месяцев обожала вас, теперь влюбилась бы в другого?

Он воскликнул:

— Неужели женщине невозможно любить только одного человека?

Она с живостью возразила:

— Нельзя любить бесконечно; можно только быть верной. Неужели вы думаете, что исступленное чувство должно продолжаться годами? Нет и нет! Ну, а те женщины, что живут одними страстями, буйными, длительными или короткими вспышками своих капризов, превращают свою жизнь в роман. Герои сменяются, обстоятельства и события полны неожиданностей и разнообразия, развязка всегда новая. Признаю, что все это для них очень весело и увлекательно, потому что волнения завязки, развития и конца каждый раз возрождаются. Но когда это кончено — это кончено навсегда.., для него… Понимаете?

— Да, в этом есть доля правды. Но я не понимаю, куда вы клоните.

— Вот куда: нет такой страсти, которая продолжалась бы очень долго, — я говорю о жгучих, мучительных страстях, вроде той, которой вы еще страдаете. Это припадок, который вам тяжело достался, очень тяжело, — я это знаю, чувствую, — из-за.., скудости моей любви, из-за моей неспособности изливать свои чувства. Но этот припадок пройдет, он не может быть вечным.