Карсон Маккалерс - Отражения в золотом глазу

Подходя к солдату, капитан замедлял шаги и смотрел ему в лицо. Судя по всему, солдат догадывался, что эти прогулки делаются ради него. Капитана даже удивляло, почему солдат не избегает его и никуда не уходит. То, что солдат не отказывался от своей привычки, придавало их ежедневным встречам привкус обусловленности, и это приятно возбуждало капитана. Проходя мимо, он с трудом пересиливал страстное желание обернуться, а удаляясь, чувствовал, как его сердце наполняется невыносимой грустью, с которой не мог совладать.

В доме капитана мало что изменилось. Майор Лэнгдон стал теперь как бы третьим членом семьи Пендертонов, что устраивало и капитана, и Леонору. Смерть жены ошеломила майора, сделала абсолютно беспомощным. Даже физически он изменился. Веселая уравновешенность его покинула, и когда по вечерам они сидели втроем у камина, казалось, он нарочно принимает самую неудобную позу. Он закручивал ногу за ногу, словно акробат, или высоко вздергивал широкое плечо и мял себе ухо. Мысли и слова майора полностью сосредоточились на Алисон и их совместной жизни, которая так внезапно кончилась. У него появилась склонность к печальным банальностям, относящимся к Богу, душе, страданию и смерти, от одного упоминания о которых у него раньше першило в горле. Леонора заботилась о нем, кормила превосходными обедами и выслушивала его скорбные суждения.

— Хоть бы Анаклето вернулся, — то и дело повторял он.

Анаклето исчез из санатория на следующее утро после смерти Алисон, и с тех пор о нем не было ни слуху ни духу. Он снова упаковал чемоданы, аккуратно уложив ее вещи — и исчез. Вместо него Леонора наняла майору одного из братьев Сюзи, который умел стряпать. Годами майор мечтал о самом обычном цветном мальчике, который, возможно, будет красть виски и заметать пыль под ковер, но, слава Богу, оставит в покое пианино и не будет тараторить по–французски. Брат Сюзи оказался вполне образцовым подростком: играл на расческе, обернутой в туалетную бумагу, любил немного выпить и превосходно пек кукурузные лепешки. И однако же майор ожидаемого удовлетворения не испытывал. Ему не хватало Анаклето, и вспоминая о нем, он чувствовал отчаянные угрызения совести.

— Знаете, я любил попугать его военной службой. Описывал, что бы с ним сделал, если бы он оказался моим подчиненным. Но маленький каналья мне ни на грош не верил. Я просто дразнил его, хотя иногда мне казалось, что попасть в армию было бы для него лучше всего.

Капитана разговоры об Алисон и Анаклето утомляли. Жаль, что маленького чумазого филиппинца тоже не хватил сердечный приступ. Капитана раздражало почти все, что происходило в доме. Сытные южные кушанья, которые обожали Леонора и майор, были ему ненавистны. В кухне стояла грязь, Сюзи была слишком неряшливой. Капитан знал толк в хорошей еде и был искусным кулинаром. Он ценил утонченную кухню Нового Орлеана и гармонию французских рецептов. Раньше, оставшись один, он нередко отправлялся на кухню и готовил для собственного удовольствия какой‑нибудь деликатес. Особенно он любил мясное филе–беарнез. Но капитан был человек с причудами и слишком стремился к совершенству: если мясо чуть пережаривалось или соус сворачивался, он уносил все на задний двор и закапывал в землю. Теперь же он потерял к еде всякий интерес. Как‑то днем Леонора ушла в кино, и он отпустил Сюзи, задумав состряпать что‑нибудь особенное. Он начал готовить риссоль, но вдруг раздумал, оставил все как есть и вышел из дому.

— Я вполне могу представить себе Анаклето армейским поваром, — сказала Леонора.

— Алисон думала, что я говорю из жестокости, — сказал майор. — Вовсе нет. Армия, конечно, — не райский уголок, зато она сделала бы из него человека, выбила бы всю дурь. Разве это не дико, что взрослый мужчина ходит, пританцовывая, и мазюкает акварелью. В армии его скрутили бы в бараний рог. Возможно, он бы страдал, но даже это лучше, чем что‑то другое.

— Вы хотите сказать, — заметил капитан Пендертон, — что отклонение от нормы, даже если оно доставляет человеку счастье, непозволительно? То есть, с нравственной точки зрения лучше воткнуть квадратную затычку в круглую дыру, вместо того чтобы искать для нее необычную квадратную дыру?

— Именно так, — сказал майор. — А разве вы не согласны?

— Нет, — ответил капитан после недолгого молчания. С пугающей прозорливостью капитан заглянул вдруг в свою душу и впервые увидел себя по–настоящему: перед ним возникла перекошенная кукла со злобным лицом. Капитан смотрел на нее без малейшего сочувствия. Он не желал ничего изменять, не желал ничего оправдывать. — Не согласен, — рассеянно повторил он.