Роберт Стивенсон - Сент-Ив (Пер. Чистяковой-Вэр)

— Постараюсь, — ответил я, — да вскоре мне и не придется вспоминать о тяжелых вещах. Господин де Кулемберг взял меня к себе. Полагаю, сэр, вы знали аббата Кулемберга?

Дядя, не открывая глаз, утвердительно кивнул мне головой.

— Он был очень мужественным и очень начитанным человеком.

— И вел святую, благочестивую жизнь, — любезно прибавил мой дядя.

— Он вел святую жизнь, как вы изволили заметить, — продолжал я. — Аббат сделал бесконечно много добра и во время террора сумел спастись от гильотины. Он дал мне воспитание, достаточно хорошее для солдата. В его деревенском доме в Даммарике, близ Мелена, я познакомился с вашим агентом, мистером Викари, который точно только затем скрывался там, чтобы пасть, попавшись в руки шайки разбойников-поджаривателей.

— Бедный Викари, — заметил дядя. — Он несколько раз ездил во Францию по моим делам, и тогда его впервые постигла неудача. Quel charmant homme, n'est ce pas? [15] Не правда ли, очаровательный человек?

— Вполне очаровательный, — подтвердил я. — Но я не стану более утруждать вашего внимания рассказом, подробности которого естественным образом должны быть более или менее неприятны для вас. Скажу лишь, что по совету аббата я в шестнадцатилетнем возрасте вступил на службу Франции и с тех пор не складывал оружия и вел себя так, что это не могло навлечь позора на мою семью.

— Вы это хорошо рассказываете, vous avez la voix chaude [16] У вас горячий голос. ,— сказал мой дядя и несколько повернулся, как бы желая лучше рассмотреть меня. — Де Мозеан, которому вы помогли в Испании, очень хорошо отзывался о вас. И аббат Кулемберг, человек хорошего рода, воспитывал вас. Да, вы годитесь. У вас прекрасные манеры, вы красивы (что всегда кстати). Мы все красивы, даже я сам имел успех, воспоминания о котором до сих пор доставляют мне наслаждение. Я намереваюсь, племянник, сделать вас моим наследником; другим моим племянником, виконтом, я не вполне доволен; он не был почтителен ко мне, а человек в моем возрасте имеет право требовать к себе уважения. Кроме того, другие причины также заставляют меня изменить мои намерения.

Я был готов бросить в лицо графу наследство, которое он так холодно предлагал мне. В то же время я невольно вспомнил о том, что дядя — старик, что он мой единственный родственник; что я очень беден и нахожусь в затруднительном положении, что в моей душе живет сладкая надежда, которая может осуществиться с помощью этого наследства. Не был я в состоянии также прогнать из головы мысли о том, что, несмотря на свое ледяное обращение, граф с самого начала выказал относительно меня щедрость, и — я чуть было не написал — доброту, но это слово не применимо к понятию о дяде.

Я поклонился и сказал:

— Ваша воля должна быть для меня законом.

— У вас есть рассудок, monsieur mon neveu [17] Мой племянничек. ,— сказал старик. — Большинство оглушило бы меня своими благодарностями… Благодарность! — повторил он со странным выражением в голосе, затем откинулся и улыбнулся своим мыслям. — Однако поговорим о вещах, гораздо более важных. Возможно ли будет вам, военнопленному, утвердиться в правах наследства и сделаться владельцем имений, находящихся в Англии, положительно не знаю. Живя здесь, я не изучал того, что называют законами. Теперь далее: вдруг Ромэн опоздает. Мне необходимо совершить два дела: умереть и написать завещание. Как ни хотелось бы мне услужить вам, я все же не в состоянии отложить первого, чтобы успеть сделать второе; я могу располагать всего несколькими часами.

— Хорошо, сэр, в таком случае мне придется жить, как я жил до сих пор.

— Нет, — сказал граф. — Можно сделать нечто иное. Я только что взял от банкира мои наличные деньги, значительную сумму, и теперь намереваюсь передать их вам. У вас появятся эти средства, они пропадут для… — Дядя замолчал и улыбнулся такой злой усмешкой, которая удивила меня. — Однако необходимо, чтобы передача произошла при ком-нибудь. У виконта очень недоверчивый характер; если деньги будут переданы без свидетелей, он, пожалуй, заговорит о краже.

Граф позвонил. В комнату вошел слуга, похожий на доверенного камердинера. Дядя дал ему ключ и сказал:

— Ла Ферьер, принесите сюда ту шкатулку, которую вчера привезли; затем попросите доктора Гентера и господина аббата пожаловать ко мне на несколько минут.

Шкатулка графа оказалась большим ящиком, обтянутым русской кожей. Дядя передал мне ее в присутствии доктора и милого улыбавшегося священника; при этом граф ясным образом выразил свою волю. Свидетели остались, чтобы написать и скрепить своею подписью бумагу, говорившую о том, что произошло; меня же де Кэруэль отослал. Я направился в свою комнату. Ла Ферьер нес за мною драгоценный ящик.