Джордж Мередит - Эгоист

Случай идет навстречу тому, кто умеет им управлять.

Уилоби испытывал прилив гордости, хоть и знал, что поддерживает в себе эту гордость искусственно, как ловкий жонглер, и что ожидающая его награда мизерна. Свет крепко держал его в своих оковах.

— Вы написали письмо? Через полчаса уходит почта, — обратился он к ней.

— Нас там ожидают, — сказала она, — но я, пожалуй, напишу еще.

То обстоятельство, что она еще не написала Дарлтонам, он расценивал самым лестным для себя образом.

Она отправилась писать письмо. Доктор Корни поехал за Кросджеем и лекарствами для своего пациента. Леди Буш тоже не терпелось уехать.

— Корни — заядлый сплетник, — сказала она, обращаясь к леди Калмер.

— Неисправимый, — подтвердила та.

— Бедные мои лошадки!

— Вы приехали на своих гнедых?

Сэр Уилоби повел мистера Дейла в уединенную комнату, смежную с той, где решено было уложить его на ночь. Оставив больного на попечении Летиции, он проводил дам до кареты.

— Как можно меньше волнений. Корни скоро вернется, — сказал он, с горечью любуясь грациозным смирением, с каким Летиция изогнула свой стан, поддерживая отца.

Он вышел победителем из жестокого сражения. Это так. Но что он выиграл? Чем наградил его свет за все усилия, которых ему стоила эта победа? Простой сорочкой, скудным покровом, не дающим тепла! Леди Буш несносна. Она трещит без умолку, она дурно воспитана, она позволила себе заявить, что отъезд доктора Мидлтона — не большая потеря для округи. Да и миссис Маунтстюарт, с ее пристрастием к красному словцу, показала себя немногим лучше: «Так и видишь, как вслед за доктором Мидлтоном ковыляет его кафедра». Пусть миссис Маунтстюарт права и доктор Мидлтон наказывал общество за то, что расстался с кафедрой проповедника, но, как бы ни было удачно ее сравнение, комические метафоры были сейчас ненавистны Уилоби; он ненавидел и тех, кто их придумывает, и тех, кто, слушая их, готов скалить зубы. Презрение к этому хохочущему пустому свету, в угоду которому он принес свою жертву, заставляло его связывать имя доктора Мидлтона — да и Кларино тоже — со всем, что было ему дорого: он пожертвовал молодой, веселой подругой, исполненной прелести и пышущей здоровьем, пожертвовал верностью самому себе, чувством собственного достоинства, самолюбием, пренебрежительно-надменной позой — такой естественной, что она не казалась позой, — все это теперь возникало перед ним в дымке прошлого, как идиллическое видение счастья. И — как знать! — быть может, он пожертвовал еще и кое-чем другим? Беспристрастным взглядом исследователя он попытался заглянуть в будущее: да, возможно, что он жертвует и кое-чем другим. «И ради чего?» — вновь спросил он себя. Ради благосклонных взоров и доброго мнения этих женщин, чьи благосклонные взоры и чье доброе мнение он ни во что не ставит!

— Доктор Мидлтон держит себя так, будто он мне чем-то обязан. Между тем это я — его должник, — сказал он.

— Нет, сэр Уилоби, это мы вам обязаны прелестнейшим романом, — сказала леди Буш, не почувствовав укора в его словах — настолько она уверовала в его трактовку событий или, во всяком случае, в то, что он снабдил ее занимательной историей для распространения по всей округе. И, продолжая без умолку трещать, отъехала в карете, которая вместе с ней увозила и леди Калмер.

— Нашей леди Буш недостает лишь форейторской шляпы да почтового рожка, — сказала миссис Маунтстюарт.

Уилоби поблагодарил свою величественную приятельницу за дружескую поддержку, а она, в свою очередь, поздравила этого безукоризненного джентльмена с его непревзойденным самообладанием. Вместе с тем она посетовала на то, что ее лишили общества ее «прелестника»: она не видела полковника де Крея с самого завтрака.

Двусмысленный комплимент миссис Маунтстюарт заставил Уилоби съежиться и подумать, что жалкая сорочка, которую ему протянул свет, не дает ему никакой защиты от холода: малейшее дуновение ветра ее колеблет.

— Впрочем, он, кажется, обещал ко мне наведаться завтра, — прибавила она и с удовольствием подумала о том, насколько она лучше осведомлена, чем леди Буш, которой предстояло вскоре узнать еще одну новость. «Так вот отчего вы покровительствовали полковнику!» — воскликнет та. На самом же деле всвсе не оттого, ибо миссис Маунтстюарт, не кривя душой, могла сказать о себе, что не в ее обычае мешать приятное с полезным. А полковник де Крей был ей приятен сам по себе.

— Горацию повезло, — сказал Уилоби, усвоивший одно из положений Книги, которое предлагает утешаться тем, что вашему другу пришлось солонее, чем вам, а также рекомендует изрядную дозу иронии в качестве наиболее действенного бальзама во всей нравственной фармакопее.