Лев Славин - Уралец

– А вы понимали тогда, что совершаете подвиг?

– Умом-то я понимал, но мне было страшно, а я полагал в ту пору, что настоящему герою не должно быть страшно. Понимаете?

– А по вас не было видно, что вам страшно. У вас, помнится, был такой спокойный и даже небрежный вид.

– Гордость. Страх страха сильней, чем страх смерти. Уральская гордость. Эге, да мы скоро приедем!

Мы свернули в лес и поехали по деревянному настилу, так называемой лежневке. Машина прыгала на бревнах, Черторогов морщился. Видно, давала чувствовать себя недолеченная нога. Но он не жаловался и только один раз при сильном толчке прошипел сквозь зубы:

– Рвань дорога…

Я предложил поехать тише.

– Нет, нет, – запротестовал он, – я так спешу! Сегодня ко мне прибывает пополнение, почему я и ушился до времени из госпиталя. Наступаем вовсю, а новобранцев, знаете, надо по-особому вводить в бой. От этого многое зависит. По себе знаю. Так что, пожалуйста, давайте поскорей. Я вас за это шоколадом угощу. У меня из госпиталя…

Он полез в мешок и принялся опорожнять его. Я увидел имущество солдата и ученого: кинжал в ножнах из плексигласа, звездный каталог, портянки, две ручные гранаты типа «Ф-1», а попросту говоря – «лимонки», таблицу лунных затмений, зубную щетку, «Краткий курс истории ВК.П (б)» и томик Плутарха.

Дорога петляла. Деревья сближались все тесней. Сильно пахло нагретой хвоей. Наконец Черторогов крикнул:

– Стоп! Приехали. Товарищ водитель, машину сюда, под навес. А то он, гад, летает тут, высматривает.

Черторогов быстро шагал по тропинке, слегка хромая. Часовой, стоявший под деревом с винтовкой у ноги, приветствовал его, взяв на караул по-ефрейторски.

– Здорово, Кашкин! – сказал Черторогов. – Что, пополнение прибыло?

– Прибыло только что, товарищ лейтенант. Поздравляю с выздоровлением, товарищ лейтенант, – сказал часовой, улыбаясь, но не меняя своей бравой стойки, и во всем его существе было то неподражаемое соединение душевности и дисциплины, которым не устаешь любоваться в армии.

Мы углубились в лес. Звуки артиллерии были явственны. Где-то ворчали «катюши».

Послышался ноющий звук немецкого разведчика. Черторогов обеспокоенно поднял голову. Из-за леса показался «хейнкель-126». Мы увидели, как от разлапистого тела его отвалились бомбы, маленькие черные точки. Черторогов выругался.

– Щель справа за вами, товарищ лейтенант! – крикнул издали часовой.

Мы спустились в щель. Нас обдало пряной вонью сорных трав. Мы услышали разрывы фугасок и треск падающих деревьев. Двинувшийся воздух качнул нас. «Хейнкель» щупал лес.

Кто-то кашлянул над нами. Мы подняли головы. Наверху стоял боец, рослый юноша, прислонившись к коренастому спокойному дубу. Он откозырял нам, смотря сверху вниз. Быть может, от этого мне почудилась в его глазах тень насмешки. Свободный пояс, чрезмерно вылезавший подворотничок и общая нефронтовая развинченность выдавали в нем новобранца.

– Почему не укрываешься? Марш в щель! – сердито крикнул Черторогов.

Юноша не спеша спустился в щель.

– Как зовут? – резко спросил Черторогов.

– Диомид Пьянов, – хмуро сказал юноша.

– Из каких мест?

Ответа мы не услышали. Страшный и близкий грохот потряс лес. Толстый дуб, под которым только что стоял новобранец, треснул и переломился, как спичка.

– Видал? – строго сказал Черторогов. – Это, должно быть, твоя первая бомбежка?

Диомид Пьянов повернул свое немного побледневшее лицо и сухо сказал:

– А что ж тут особенного?

– Ого! – вскричал Черторогов и пристально вгляделся в новобранца.

Тот чуть пожал плечами.

– Скажите пожалуйста, какой герой, – пробормотал Черторогов, не спуская с юноши взгляда, в котором странно смешались гнев и нежность.

Я тоже посмотрел на новобранца, и по его могучим рукам, спокойно сложенным на просторной груди, по надменному хладнокровию скуластого лица, по угрюмому блеску отваги в узких глазах я тотчас узнал бессмертную и неукротимую породу уральских гордецов.