Карсон Маккаллерс - Отражения в золотом глазу

— Закройте глаза! — крикнула она вниз. — И не смотрите, когда я буду спускаться по лестнице. Я вам скажу, когда можно будет открыть глаза.

Даже стены кухни будто смотрели на нее, и кастрюля, висевшая на стене, была как черный внимательный круглый глаз. На мгновение пианино перестали настраивать. Беренис сидела склонив голову, как в церкви. Джон Генри тоже склонил голову, но все же подсматривал краем глаза. Ф. Джэсмин остановилась на последней ступеньке, положив левую руку на бедро.

— Ой, как красиво! — воскликнул Джон Генри.

Беренис подняла голову и увидела Ф. Джэсмин, но по ее лицу нельзя было понять, что она думает. Ее темный глаз разглядел все, от серебряной ленты в волосах до подметок серебряных туфелек, но она ничего не сказала.

— Ну как? Только честно! — спросила Ф. Джэсмин.

Однако Беренис лишь смотрела на оранжевое атласное платье, качала головой и ничего не говорила. Сначала она лишь слегка покачивала головой, но чем дольше смотрела, тем сильнее качала головой, пока наконец Ф. Джэсмин не услышала, как похрустывают ее шейные позвонки.

— Ну, что такое? — спросила Ф. Джэсмин.

— Ты же хотела купить розовое платье.

— Да, но когда я пришла в магазин, я передумала. А в чем дело? Тебе это платье не нравится, Беренис?

— Нет, — ответила Беренис, — оно не годится.

— Как это? Почему не годится?

— Очень просто — не годится, и все.

Ф. Джэсмин повернулась, посмотрела на себя в зеркало, и платье опять показалось ей красивым, но на лице Беренис застыло кислое и упрямое выражение, как у старого длинноухого мула. Ф. Джэсмин не могла понять, в чем дело.

— Я все-таки не понимаю, — пожаловалась она, — чем оно тебе не нравится?

Беренис скрестила руки на груди и ответила:

— Ну, если ты сама этого не видишь, я тебе объяснить не могу. Вот посмотри на свою голову.

Ф. Джэсмин посмотрела в зеркало на свою голову.

— Сначала ты остриглась, точно каторжник, а теперь повязываешь голову серебряной ленточкой, когда у тебя еще и волос-то нет. Очень это странно выглядит.

— Это ничего, я на ночь вымою волосы и попробую их закрутить, — объяснила Ф. Джэсмин.

— Посмотри на свои локти, — продолжала Беренис. — Платье-то вечернее, сшитое для взрослой женщины. Оранжевый атлас. И твои заскорузлые локти… Одно к другому уж никак не подходит.

Ф. Джэсмин сгорбилась и закрыла грязные локти ладонями.

Беренис еще раз качнула головой, затем поджала губы.

— Отнеси платье назад в магазин.

— Но я не могу! — воскликнула Ф. Джэсмин. — Оно по сниженной цене. Их назад не берут.

Беренис всегда руководствовалась двумя принципами: один из них гласил, что из свиного уха не сошьешь шелкового кошелька, а второй — по одежке протягивай ножки и довольствуйся тем, что имеешь. А потому Ф. Джэсмин так и не поняла, передумала Беренис, вспомнив свой второй принцип, или платье действительно начало ей нравиться. Так или иначе, Беренис несколько секунд рассматривала платье, склонив голову набок, и наконец сказала:

— Подойди-ка сюда. Немного убрать в талии, так, в общем, подогнать можно.

— По-моему, тебе просто в диковинку настоящий туалет, — заметила Ф. Джэсмин.

— Да уж, впрямь новогодние елки в августе в диковинку.

Беренис развязала пояс и принялась разглаживать платье и собирать его в складки в разных местах. Ф. Джэсмин стояла прямо и неподвижно, как вешалка, чтобы не мешать Беренис. Джон Генри поднялся со стула, чтобы видеть получше. Он даже не снял салфетку, повязанную вокруг шеи.

— Фрэнки вырядилась, как новогодняя елка, — сказал он.

— У, двуличный Иуда! — воскликнула Ф. Джэсмин. — Только что ты говорил, что платье красивое. Двуличный Иуда!

Настройка пианино продолжалась. Ф. Джэсмин не знала, чье это пианино, но звуки настройки, не затихая, торжественно врывались в кухню, они доносились откуда-то по соседству. Иногда настройщик проигрывал короткую дробную мелодию, но потом бил по одной клавише снова и снова. Невозмутимо и упорно, как сумасшедший. Снова и снова. Фамилия единственного в городе настройщика была Шварценбаум. От этих звуков взбесился бы любой музыкант, но и всем прочим становилось не по себе.

— Мне кажется, он делает это нарочно, чтобы мучить нас, — сказала Ф. Джэсмин.

Но Беренис ответила — нет. Так настраивают пианино и в Цинциннати, и во всем мире. Иначе не бывает.

— Давай-ка включим в столовой радио, тогда его не будет слышно, — предложила она.

Ф. Джэсмин покачала головой.

— Нет, не знаю почему, но мне не хочется опять включать радио. Тогда я опять начну думать про лето.