После того, как он съел Бога, Пим задумался, на что Бог похож. Он предположил, что Бог отчасти напоминает владельца деревенского кабачка. Мистер Хукс, владелец, был похож на судью и вполне мог сойти за творца всех людей.
— Ты взаправду вытащил меня из огромадной бочки и положил в махонькую чашку, — произнес Пим, — и когда настанет мне помереть, Ты вытряхнешь меня из нее обратно в прах, откуль я пришел. Так все говорят. Но ежели я, значит, съем Тебя после завтрака и стану таким же важным, тут-то моему счастью и конец. Очень даже возможно, — продолжал Пим, не отводя взгляда от упавшего на пол кусочка, — что Тебе не особо-то понравилось, когда бестолковый Пим уронил Тебя на церковный коврик. Негоже этак-то падать святому хлебу. Я ведь кто? Червяк, а Ты — тот, кто сотворил весь круглый мир, моря и старый Мэддерский холм. Не годится Пиму идти на небо без Джонни-то Тула. Может, дозволишь нам жить тут веселой семейкой? Некоторым ведь конец сразу приходит, некоторые скрючиваются и заживаются на свете, как старый Баркер, но все идут в прах.
— Виноват, — сказал Пим, обращаясь к упавшему кусочку, — что проглотил другую часть Тебя.
— Мистер Пим!
Клирик церкви святого Николая глянул на амвон, заглянул в придел, но никого не увидел.
— Мистер Пим!
Его имя произнесли рядом с ним.
— Ежели малюсенькая корочка обратилась в Бога, то, стало быть, это она и говорит, — решил Пим.
— Отчего бы и нет? — сказала просвира. — У меня столько же прав говорить, как у любого другого.
— Ну да, так и есть, — воскликнул Пим, — а теперь, раз Ты разговорился, может, выслушаешь меня, и, стало быть, уважишь нашу с Джонни просьбу.
— Говори, — сказала просвира.
— Мы тут с Джоном Тулом, — произнес Пим, — с тем, значит, что под тисом лежит, где солнце не светит — просим Тебя в последний день оставить нас двоих лежать в земле.
— Но вы же еще не мертвы!
— Мне-то давно пора с Богом свидеться, — сказал клирик. Просвира улыбнулась. — Добрая могила да ладный гроб — это хорошо, но мне как-то неохота ни в рай, ни в ад. Хочется лежать там, куда меня положат, рядом с Джонни, чтобы наверху, в деревне, дни приходили и уходили, возвращались и снова уходили. Большой серый камень, что стоит в поле, так и будет там, и амбар мистера Толда тоже. Мы с Джонни не хотим идти ни в какое новое место, мы лучше будем сухими костьми в Мэддере — потому как это наш дом — чем господами на небесах.
— Увы! — произнесла просвира.
— Ты-то знаешь, — продолжал Пим, — что я в компанию к барам не гожусь; они только надо мной шутки шутят.
— Ну что ж, это так, — ответила просвира, — это так.
— А миром-то я доволен, — сказал Пим. — Жизнь была у меня добрая. До того, как стать клириком и да силки на кроликов расставлять, я у мистера Толда землю пахал. Люблю иной раз присесть ночью да потолковать о тех, кого уже нет. Меня скоро тоже не будет, и я не желаю, как и Джонни, чтобы меня тормошила какая-то труба.
— Зато все другие хотят восстать, — заметила просвира, — даже духовенство.
— Духовенству-то, — сказал Пим, — так легко не угодишь. У них и слуги есть, и даже собачки разные. Они вон и баранину едят, и рисовый пудинг, у камина посиживают и музыку слушают.
— Скажи мне, — осведомилась просвира, — говорят ли люди обо мне? Поминают ли меня?
— Поминают, и еще как, — пробормотал Пим.
— Как же? — спросила просвира.
— Пастух клянет Тобой своего пса, возчик Бир хает Твоим именем старика Боксера, а мистер Такер говорит, что Ты вроде как не лжец.
— И, тем не менее, Я создал зеленую траву, мистер Пим!
— Просто Пим для духовенства, — сказал Пим.
— Мистер Пим!
— Да, святой хлеб.
— Мистер Пим, Я разочарован тобой. Я надеялся, что ты захочешь обретаться со Мной, ибо, по правде сказать, я приуготовил для тебя и для Джона Тула славу на небесах.
— Но Ты приготовил и землю тоже, и славный холмик для постели, а на небесах у Тебя будет мисс Петтифер, как она есть благородная дама.
— Но, мистер Пим, никогда не вкушавший от древа познания, — Я собирался даровать тебе вечное счастье.
— Ха-ха-ха! — засмеялся Пим. — Вон в какую оказию Ты попал, но разве Ты не Бог?
— Увы, это так!
— Ну, так сойди к нам и стань гнилой костью рядом с Джоном и мной. И не торопись покуда. Я собирался еще на Пасху поесть молодой капустки.
— Мистер Пим, мистер Пим, ты как раз тот, каким хотел быть бы Я. Когда Я вспоминаю обо всех причиненных мной неприятностях, — доверительно прибавила просвира, — я начинаю жалеть, что вочеловечился, а не вомышился.
Читать дальше