Теодор Поуис: Притчи

— Если бы вы видели, как она варила суп, — сказала кастрюля, — а это ознаменовало для меня начало неприятностей, потому что дно у меня подгорело, — вы бы этого не говорили. Она была, как вы говорите, доброй женщиной, но очень быстро почувствовала себя счастливой без мужа, хоть и любила его.

— Я вам не поверю! — воскликнула тряпка.

— Вы, конечно, помните кресло, — сказала кастрюля. — С тех пор, как хозяина вынесли в гробу, оно так и продолжало стоять у окна, ни разу не будучи придвинуто к столу. Эвелина была рада, что ей теперь не нужно передвигать его, ибо, хотя женщины обязаны повиноваться мужчинам, поскольку женщины слабее и поэтому заслуживают того, чтобы ими правили, они обычно радуются, когда цепь отстегивают от ошейника. Более того, Эвелина теперь сидела в этом кресле сама — продолжая, однако, называть его мужниным креслом, — и разглядывала людей на улице.

— И, полагаю, она сидела в нем вальяжнее некуда, — проворчала тряпка, — потому что некому теперь было ей напомнить, что пришло время готовить овсянку.

— И все-таки она была хорошей женщиной и любила его, — сказала кастрюля.

— Не может быть, — возразила тряпка, — ведь из ваших же слов следует, что она в некотором смысле была рада тому, что его не стало.

— Какой бы преданной и любящей женщина ни была, — заметила кастрюля, — она никогда не переступит через себя. За неделю до того, как мистера Кеддла опустили в узкую яму — скорее сбросили, но мертвые не говорят, — он попросил ее прикинуть примерную стоимость своих похорон. Она сделала, как ее попросили, немного опечалившись и забыв поставить точку в предложении после слова «гроб».

— Должно быть, она любила его, — заметила тряпка.

— Конечно, любила, — ответила кастрюля, — но, подсчитывая стоимость похорон, Эвелина увидела, что ее одежда будет стоить в три раза дороже, чем та сумма, которая он ей на это отрядил, — и все же она горевала, когда он умер.

— Вы почти убедили меня, — сказала тряпка, — что хорошая женщина, любящая своего мужа, может утешиться, потеряв его.

— Увы, это так, друг мой, — сказала кастрюля, — Иногда овдовевшая жена чахнет, заболевает и вскоре умирает, пожалуй, даже и естественной смертью, — но порой руку ее направляет чудесная, Богом дарованная смелость, и она кончает с собой. Но кто-то, подобно Эвелине, находит покой и утешение («Вознесем хвалу Господу!» — пробормотала тут тряпка) при мысли о том, что какие-то вещи не нужно делать теперь, когда его не стало. Так что, хоть облако печали и окутывает ее, она ощущает в этой тени некую дружескую доброту.

— А что же мистер Кеддл? — спросила тряпка, чувствуя, как червь затягивает ее глубже под землю. — Доволен ли он своим теперешним положением так же, как она — своим?

— Абсолютно, — ответила кастрюля, — ибо он окружен собственными приятелями — комьями земли — и уже назвал одного бойкого сороконога братом.

— И кресло так и будет стоять у окна, а кашу никогда больше не приготовят, — заключила тряпка.

Как-то зимним утром в церкви святого Николая, что в Мэддере, готовились к святому причастию.

Это событие мало для кого что значило, за исключением, пожалуй, пастора, клирика Пима да жившей под алтарем мыши.

Пиму вменялось в обязанности вставать по утрам, до начала службы, и растапливать печи, причем покидать постель приходилось в тот час, когда он особенно любил в ней оставаться. В чем заключался смысл обряда, Пим не имел ни малейшего представления.

Даром что церковный клирик, он никогда не был у причастия, ибо имел привычку, собрав приношения и захватив свою шляпу, на цыпочках покидать церковь.

Но это рождественское утро оказалось исключением, ибо мистер Томас Такер, пастор, поймал Пима у самой двери, завел в ризницу и заставил кое-что выслушать. Тогда-то Пим и услыхал такую необыкновенную историю об этом празднике, что, обладая пытливым умом, обещал мистеру Такеру, что теперь-то обязательно отведает от святых даров.

Когда мистер Такер разъяснил ему значение ритуала, Пим сделал необходимые приготовления. Он обнаружил, что в церкви холодно, ибо огонь, разведенный им с великими трудами, погас, и Пим был рад немного размяться, для чего вернулся в ризницу и принялся бить в колокол.

Согревшись, Пим вышел из церкви посмотреть, что происходит снаружи, пока мистер Такер прикорнул в кресле. Тяжелые холодные тучи и застывшая в воздухе тишь говорили о том, что вот-вот пойдет снег. Он смотрел по сторонам, сунув руки под полы пальто, и, словно в ответ на его думы, большая снежинка опустилась на дорожку и почти сразу растаяла.