Теодор Поуис: Притчи

Первой скамьей, которую мистер Спердл оглядел — чтобы проверить, нужно ли что-нибудь для ее удобства — была его собственная скамья.

Так случилось, что в тот день крепким рукам мистера Спердла нечего было делать дома, и он решил употребить эти руки на то, чтобы вынести разный мусор из церкви, собрать его в кучу и сжечь.

На своей скамье мистер Спердл увидел подушечку для колен и псалтырь. Он взял псалтырь и с гордостью и удовольствием осмотрел его золотой обрез. А подушечку, потрепанную и набитую обыкновенной соломой, он вынес из церкви и бросил в огонь.

Люди — не единственные существа в мире, любящие поболтать; есть и другие, которых занимает происходящее и кто любит вставить свое словцо.

Некоторые места больше других приспособлены для того, чтобы сказать пару добрых слов о соседях. И, возможно, одно такое место — уединенное и безмолвное в силу своего назначения — наиболее подходит для рассказывания безобидных историй. Это тихое место — деревенское кладбище.

Можно сказать, что для того, чтобы доставить полное удовлетворение, любой разговор должен быть последним. Даже самый легковесный и легкомысленный из всех беседующих знает, что если он хочет, чтобы его слушали с интересом, то тема должна отдавать могилой, а шутки — разложением.

Если разговор происходит снаружи, хорошо, чтобы не дул ветер; нет лучшего времени послушать историю, чем полночный час тихой зимней ночи, и лучшего места, чем небольшое поле, где погребены мертвые.

Деревенские обитатели в этот час уютно устроились в своих постелях, и только ночной горшок, сова да лиса снаружи. Зимняя ночь лучше для кладбищенской беседы, чем летняя. Ибо летом рассвет бежит по пятам уходящего вечера так быстро и петух фермера Толда начинает голосить так рано, что даже кладбищенский тис — который никогда не дремлет — не успевает перекинуться словечком с поджарым котом, как уже нахальное солнце вламывается между ними со своими разноцветными лучами…

Однажды в зимнюю ночь, когда большие часы в гостиной старой мэддерской фермы Холл пробили полночь — обратив мышей в бегство, — медяница, очнувшись от зимней спячки и решив, по причине непривычной мягкости погоды, что наступила весна, будучи по природе существом пытливым и скорым на новые знакомства, выползла на мэддерское кладбище.

Ей хотелось, неожиданно очнувшись от сна, послушать какую-нибудь скорбную деревенскую историю, от которой бы она снова впала в меланхоличную спячку, уже до конца зимы. Она чувствовала себя непринужденно и в безопасности, ибо ее место жительства — ночью защищенное от грубых мальчишек призраками умерших, а днем — хмурым могильщиком, — вполне отвечало ее безобидным нуждам.

Ночь, когда медяница проснулась, стояла теплее не бывает; ветры, еще пару дней назад буйные и шумные, улеглись и затихли. Едва раскрыв глаза, медяница задумалась, к кому первому обратиться. У старой осыпающейся стены валялась, например, выброшенная из могилы половинка черепа, где-то двухсотлетней давности. С этим черепом медяница дружила прошлым летом, но вскоре он ей наскучил, ибо без конца рассказывал о том, что происходило в его дни, а происшествий тогда было немного; еще он любил раз за разом рассказывать о том, как навлек беду на одну молодую женщину по имени Бесси, и как его лишил всего имущества несправедливый эконом покойного лорда Сассекса.

Медяница тихо проползла мимо черепа, надеясь, что он ее не услышит, и, остановившись, чтобы приободрить крысу, устраивающую гнездо в могиле мистера Баркера, осторожно двинулась вперед сквозь траву и сухие стебельки крапивы, которые щекотали ей брюшко и только подхлестывали ее желание завести интересное знакомство.

Для того, чтобы увидеть, кто еще есть поблизости, она всползла на свежий могильный холмик и, подняв голову, огляделась.

В углу кладбища, где летом росли высокие лопухи и где лишь пара позабытых могильных холмиков едва возвышались над землей, мерцал таинственный свет.

Свет, хоть и прерывистый, сиял ясно и словно бы исходил от какой-то свечки, горевшей во всеми покинутом углу.

Медяница, прожившая на кладбище несколько лет, никогда до этого не видела подобного света — лишь фонарь могильщика, который она всегда избегала, ибо его нес человек. Свет в углу настолько отличался от фонаря могильщика и выглядел настолько призрачным и странным, что медяница, желая познакомиться с ним поближе, двинулась к нему.