Генрих Манн: Минерва

Она не отвечала на их приветствия. Ее взгляд, медленный и чуждый, обводил толпу людей. Они с любопытным шепотом окружали ее, но не смели приблизиться из почтения. Герцогиня видела это сверху; она сказала себе, что Проперция борется со страхом перед одинокой жизнью. «Мортейль женится, и она приехала, чтобы упиться своим горем».

Она кивнула художнице, которая не заметила этого, и пошла ей навстречу. Остальные остались сзади. Граф Долан поднялся на цыпочки и захлопал в ладоши. Он крикнул через перила необычайно низким и звучным голосом:

— Синьора Проперция, садитесь рядом с дамой в белом бархате, восседающей у моря под золотым балдахином. Негры-невольники воздадут почести и вам, синьора Проперция.

Гостья подняла свой печальный взор к пылающим далям, где в благоухании весенних ландшафтов свершались благоговейные венчания на царство, где происходили торжественные празднества. Там, на белых террасах, под вздувающимися парчовыми палатками суровые, темные воины нежно поднимали над миром златокудрую королеву, которая царила только потому, что была прекрасна. За этой случайной толпой людей и смешивая с ней, галерею оживляла другая толпа: нарисованная толпа великолепных и благородных любителей веселья, в колоннадах, на опоясанных статуями зубцах дворцов, на балконах воздушных колоколен — купающаяся в синеве и залитая потоками света. Перед глазами Проперции празднества продолжались бесконечно, уходя в свободный мир радости. Радостные голоса, носившиеся по всему дому, счастливые жесты, украшавшие его, принадлежали этим нарисованным. Своими светлыми одеждами, спокойными лицами и сильными поступками они опьяняли гостей. Все лица сияли отражением их жизненной полноты. Проперция смотрела на них с тупой завистью. «Я никогда не была как вы», — думала она. «Но во что превратилась я теперь!»

Долан опять крикнул сверху:

— Синьора Проперция, возьмите руку того худощавого пажа и дайте отвести себя к герою; он смотрит со своего пьедестала на вас, он знает вас, синьора Проперция!

Сансоне Асси опирался ногой на искусно отлитую пушку, за которую продал французскому королю город Бергамо. Его статуя возвышалась у берега, и морские боги приплыли на дельфинах, чтобы полюбоваться им. Полнотелые гении льстиво увивались вокруг него, нимфы, целовали его пьедестал, а Слава, надув щеки, трубила в рог. Все на земле и на небе было занято героем. Только пажи, окутанные сладострастными одеждами женщин, прижимавшихся к бронзовому воину, не обращали на него внимания. Они были прекрасны, как день, и сладко испуганы соблазнами, окружавшими их. Проперция видела только счастливых пажей в их укромных уголках. В ней поднялось жгучее сожаление; слабость овладела ею.

В это мгновение перед ней очутилась герцогиня. Женщины обнялись и поцеловались. Они поднялись по лестнице и прошли по залам.

Фон Зибелинд обернулся еще раз и окинул взглядом галерею, разряженных женщин и веселых мужчин. Он медленно произнес:

— Да, слишком пышно. Я хотел бы, чтобы пушка, которой чванится герой, разрядилась, или одна из прекрасных дам неожиданно разрешилась от бремени.

— Да вы… — воскликнул Якобус. — Зачем же это?

— Только для того, чтобы не совсем забыть о горе и страданиях.

— Вы говорите серьезно?

— Лишь настолько, насколько говоришь серьезно с друзьями, которых легко смутить, — прогнусавил Зибелинд тоном светского человека.

Перед ними шла герцогиня с Проперцией. Ее сопровождали Долан и Сан-Бакко, а дорогу прокладывал господин де Мортейль; он шел впереди и вел юную Клелию Долан. Жених и невеста шептались:

— Она приехала. Она не могла жить без вас, Морис. Вы должны очень гордиться.

— Несомненно. Она неудобна, но почетна. А вам, Клелия, это не мешает?

— Почему же? Я тоже горжусь этим. Великая Проперция Понти любит моего жениха, — подумайте только.

— А ревность…

— Ревность: ни один из нас, мой милый, не имеет права ревновать. Этого нет в договоре. Вы знаете, почему мы заключили его. Папа хочет вас в зятья, потому что вы носите хорошее имя, богаты, и в особенности потому, что вы принесете ему Фаустину, его милую Фаустину. Вы женитесь на венецианке, потому что вам не нравится ваше отечество в его теперешнем виде. Вы хотели бы из духа противоречия казаться самому себе большим аристократом. Вы бежите от демократии в самый тихий и изолированный уголок знати, какой вы могли найти, в палаццо на Большом канале. Вы избрали мой, и я не имею ничего против… Ведь вы не станете отрицать всего этого?