Генрих Манн - Венера

Она выскользнула из светового круга, сразу потемнев и из богини превратившись в женщину.

— Это хорошо, что ты здесь! Что теперь скажет весь театр!

Они рассмеялись и рука в руку побежали по боковым дорожкам вниз с горы, к морю. Он осмотрелся.

— Вот там моя лодка.

Он перенес ее по камням, в горячем мраке, волновавшемся и дрожавшем от благоуханий.

— Наконец! Я уж почти не ждал этого! Еще месяц тому назад я совсем не думал о тебе, потому что не хотел, почти совсем не думал. Потом вдруг, однажды ночью, сердце у меня заколотилось, как часто раньше, и мне сразу стало ясно, что я увижу тебя. Ведь ты обещала мне это.

— Надо только верить, Нино!

— Не правда ли? Теперь мы увиделись?

— И как еще!

Она поцеловала его в губы. Он не видел ее движения, так темно было вокруг. Он нарвал ей черный букет из цветущих водяных растений. Он положил его ей на колени. Она не видела цветов, но они сильно благоухали. Нино греб с расточительной, ликующей силой. Перед ним в бесконечности сладостной ночи было что-то неопределенно белое — лицо, светившееся обещанием:

— Иолла!

Ее вилла стояла сейчас же за горой. Чтобы не столкнуться с гостями, она посоветовала ему доехать до Поццуоли. Это было недалеко, но когда они приехали, Нино задыхался; в первые десять минут он израсходовал всю свою силу; ему казалось, что запас ее не может никогда придти к концу. В местечке он исчез и вернулся с платьем для возлюбленной. Где он взял его? Это было очень таинственно; он говорил об этом шепотом. Затем они поехали в Неаполь, в густом мраке, тесно прижавшись друг к другу на скрипучей, покрытой соломой тележке. Нино повторял сотни раз: «Иолла!» Он говорил это ее шее и ее рту, ее груди, ее волосам и прерывал себя детской, полной глубокого убеждения фразой:

— Я в раю!

— Разве я уже умер? — спросил он, закрывая глаза рукой. Затем вдруг расхохотался:

— Так сказал наш директор! Мы раз ночью носили его вместе с кроватью по коридорам. Мы закутались в белые простыни и держали в руках длинные свечи. Вдруг он просыпается и, весь бледный, спрашивает: «Разве я уже умер?»

Утром, в вагоне, по дороге в Салерно, он припоминал ей каждое слово, которым они обменялись ночью; и в то же время его блестящие глаза говорили ей о ласках, которые сопровождались этими словами. Их волновал преждевременный страх, что все это может когда-нибудь стать спокойным воспоминанием. Это должно остаться бурным настоящим! Эту первую ночь они хотели бы заставить длиться всю жизнь!

— Директор не замечал решительно ничего. Когда за обедом бывал пирог с творогом — я его очень люблю — я съедал свою порцию в один миг, выбрасывал тарелку из окна — я сидел у самого окна — и кричал: «Я еще ничего не получил!» Внизу, у ручья, лежала целая груда черепков.

Они въезжали все глубже в темно-золотой юг. Листва все плотнее окружала золотые плоды, сады, все более черные, грозили разорвать свои белые стены. Они ослепляли всех. Люди прыгали от избытка крови, даже уже пожилые, с лысинами. Только здесь глаза были совершенно черны, и загнутые ресницы резко выделялись на бледных от страсти лицах.

Однажды, когда поезд остановился, к окну их вагона подошла девочка с бледным, мягким профилем, с кругами под глазами, с черными прядями волос. Толстые губы были слегка открыты, в поднятой ручке она держала два апельсина. Герцогиня со вздохом закрыла глаза. Но Нино бросил малютке денег, целую кучу.

— На, возьми все!

Раздался свисток.

— Входи в вагон, поезжай с нами! Живо, живо!

Девочка покачала головой, она смотрела вслед им широко раскрытыми глазами, печальными от слишком большого количества солнца. Дверца вагона захлопнулась, путешествие продолжалось.

— Ах! Если бы эта прелестная девочка поехала с нами! — воскликнул Нино. — Почему бы нет?.. Как это было бы чудесно! Как чудесно!

Он стоял, простирая руки, перед окном, полным морской синевы. Дома, серые, с брошенными одна на другую лоджиями и сломанными балюстрадами, на которых сидели крепкие женщины, бегали куры, сушилось тряпье, сползали вниз, над висячими садами, к морю. Увенчанные розами камни и живые существа простирали, подобно Нино, руки к сокрушающему блаженству этой морской синевы.

— Мне хочется!.. — воскликнул Нино, повернувшись на каблуках.

— Чего же?

— Я не знаю… Приключений, необыкновенных переживаний.

— Все еще?

— Ты, может быть, думаешь, что их вовсе не бывает? Послушай, что со мной случилось на днях в Милане. У Кова со мной заговаривает изящный молодой человек; он говорит, что он тоже студент. Он рассказывает об одном славном маленьком кафе, где можно провести время очень весело. Мы идем туда, уже поздно. Оно находится в какой-то узкой улочке. Мы встречаем там двух друзей моего нового знакомого, затевается игра: я выигрываю. Затем я проигрываю и ясно чувствую, что меня надувают. Последние гости уходят, я подумываю о том, как бы уйти и мне. Я говорю, что у меня нет больше денег, но они смеются. Тогда я небрежно упоминаю о том, что всегда ношу в кармане заряженными два револьвера. Игра сейчас же прерывается.