Генрих Манн - Голова

— Я все знаю, — пылко зашептал Куршмид. — Хотите, я стану перед вами на колени?

— Я не заметил, чтобы вы много пили.

— Я жертва трагического недоразумения.

— Да говорите же, наконец, как в реалистической роли!

— Я прошел черным ходом. Пильц жалуется, что вы одурачили его. Нет, никогда в жизни не стали бы вы толкать сестру в его объятья! Но предательство вашего мнимого друга было так дьявольски подстроено, что я едва не рехнулся, когда понял, куда меня вовлекли. Вы, кого я считал самым распутным человеком под солнцем…

— Вы льстите мне.

— …оказались благороднейшим из всех. Вы проходите через жизнь с неутолимой жаждой нравственного совершенства.

— Почем вы знаете!.. — Терра пристальнее вгляделся в актера. У него были синеватые круги под глазами, переносица отливала белизной.

Мангольф шел впереди с Леей, но на полшага отступя, как Куршмид с братом, и умоляюще склонялся над полями ее шляпы. Она бросила через плечо:

— Почему вы ни разу не приехали? Скажите мне причину, за которую я могла бы ухватиться.

— Подумайте хорошенько, — сказал Терра Куршмиду. — Ведь я все-таки беру деньги от ярмарочной девки, вы сами видели.

— А кто знает, для кого вы берете их? Я знаю! Для вашей сестры: вы купили ей фальшивый жемчуг, чтобы она получила ангажемент.

— Вы меня прямо пугаете своей проницательностью!

Мангольф тем временем говорил Лее:

— Ну, а если я в самом деле боялся, что вы повредите моей будущности?

— Я добьюсь успеха!

— Тем более. Такие успехи, как ваши и вашего брата, пагубны, к ним относятся с подозрением. Вы не знаете борьбы. Почему я люблю тебя?

— Потому что ненавидишь его, — сказала сестра.

Куршмид заклинающим жестом протянул руки:

— Отныне я ваш друг, с этой минуты я предан вам телом и душой. Проживи я хоть восемьдесят лет — я ваш друг неизменно!

Терра пожал протянутые руки, заглянул ему в глаза и молча пошел дальше. «Так приобретаются друзья», — подумал он.

Мангольф говорил Лее у дома, перед которым она остановилась:

— Ты никого другого не любишь, я знаю.

Она беспечно засмеялась; тогда он стал теснить ее к подъезду и при этом коснулся грудью ее груди; ей пришлось откинуть назад голову.

— Не растрачивай себя, — сказал он у самых ее губ. — У нас с тобой это на всю жизнь.

Куда девалась ее беспечность, на лице смешались смех и мука, она вздохнула. «Я знаю». И вдруг оттолкнула его, но он потребовал, чтобы она ждала его в подъезде, и поспешил прочь, так как брат ее был уже совсем близко.

— Вы хорошо умеете гримироваться? — спросил Терра Куршмида. — Тогда приходите ко мне завтра в четыре часа и захватите с собой все необходимое, чтобы по указанному образцу превратиться в важного господина лет пятидесяти, прическа на пробор, без бороды, упитанный. Спокойной ночи.

С этим он оставил Куршмида и подошел к сестре. Он увидел убогий дом и перед ним ее, воплощение роскоши и красоты. Тем бодрее сказал он:

— Ты убедилась сама, — мы можем все, чего хотим.

— Ах, милый, все случилось так, как должно было случиться, — пробормотала она и отошла, словно прячась, в угол за дверью. Брат хотел проводить ее наверх, она отрицательно покачала головой. Он спросил, чего она ждет, она промолчала. Тогда умолк и он, постоял безмолвно и расстался с сестрой.

На дальнем углу улицы кто-то скрылся в тень. Терра, хотя его путь лежал именно в ту сторону, пошел в противоположную. Он думал: «Предавать и покидать друг друга. Бороться друг с другом, обретать и отрицать друг друга. Ненавидеть друг друга, быть обреченными друг другу, — а ведь нам нет и двадцати пяти лет».

Напротив отеля «Карлсбад», у окна маленького ресторанчика, Терра подкарауливал Мангольфа. Пять часов; в самом деле, вот и он, только с целой компанией. Веселые дамы и мужчины, Мангольф смешил их всех. Смеясь, он распрощался на несколько шагов дальше. Никто бы не подумал, что лицо у него тотчас омрачится, что он долго будет шагать мимо отеля и, наконец, мучительно поборов себя, войдет туда, как для тяжелой операции.

«Боже правый, перенесет ли он это?» — думал Терра, корча насмешливые гримасы и по пятам следуя за ним в холл отеля. Мангольф не заметил его; с видом равнодушного приезжего он уселся в кресло. Терра спрятался за пальмой, против лестницы. С правой стороны разветвленной лестницы медленно и уверенно спускался господин зрелого возраста. Терра кивнул ему из своего убежища, а тот и бровью не повел. Мангольф вскочил с места. Но тут с левой стороны появился тот же пожилой господин и стал тоже спускаться, только гораздо быстрее. Второй увидел первого, который не заметил его. Второй остановился, потом поспешно укрылся за лифтом. Когда первый повернул к холлу и к столикам, его двойник ринулся к выходу, словно спасаясь бегством. Портье, вытаращив глаза, смотрел ему вслед из-за своей конторки. Так как Терра вышел из-за пальмы, портье спросил: