Кальман Миксат - ИСТОРИЯ НОСТИ-МЛАДШЕГО И МАРИИ TOOT

Он уже подумал было навести справки у семьи графа Плехница, когда вдруг получил от Дюри письмо, в котором он сообщал из Вены, что бросил к черту своего графа и на будущей неделе во вторник окончательно вернется в Пешт. «Поставь в свою комнату мою старую койку», — написал он постскриптум.

Мишка Тоот обрадовался, помчался в казарму разыскивать подпоручика Штрома, чтобы сообщить ему о великом событии: «Представь себе, нет, ты только представь себе, завтра приезжает Дюри!»

С лихорадочным нетерпением ждали они вторника, а во вторник — парохода. И ругали его почем зря, что так медленно плетется. Наступил уже вечер, когда пароход, наконец, причалил и перед ними предстал Дюри Велкович. Вот радость-то была! Ласковые слова сыпались наперебой! Как ты возмужал! Слава богу, приехал! Ждали мы тебя, как манну небесную! Ого, парень, да ты же второй подбородок отрастил. Одет ты, однако ж, шикарно! Друзья взяли его под руки и торжественно повели в «Золотой орел». Надо же вспрыснуть встречу! А сундук из телячьей кожи и пальто пускай носильщик отнесет домой.

Какой-то небрежный тон появился у Дюри. Он был не только холодноват с друзьями, но никак не желал узнавать город. А это еще что за статуя? Так это же Криштоф Великий! Ты ведь знаешь. Очень надо мне помнить всякое дрянное литье. А это что за церковь? Гм, это же Бельварошская приходская церковь. Говорил он как-то презрительно, почти с нескрываемой надменностью. Друзья тайком переглядывались: а-эх, что стало с хорошим парнем! И на лице у него появилось какое-то неприятное, наглое выражение. Конечно, и в «Золотом орле» он всем остался недоволен. Требовал неслыханные блюда, пока сидевший за соседним столиком Дюри Йожа не крикнул кельнеру, высмеивая требования развязного молодого человека:

— Карой, принесите мне акулу, но целиком, и чтобы в сухарях, да под салатным соусом.

Михаю Тооту и его другу было стыдно за Дюри, но в душе они все-таки простили ему. Ничего не поделаешь, таков человек, повидавший свет! Они и сами из какого-то фанфаронства повели его в этот аристократический ресторан, чтобы роскошно отметить встречу, а он, вместо того чтоб прийти в восторг, словно избалованный испанский гранд, охаивал все, начиная от салфетки и кончая соусом.

Но от винца он постепенно разгорячился все же и рассказал о своих пестрых переживаниях за время странствий, в числе прочего и о том, что шесть недель назад в Ишле у графа болезнь перешла в буйное помешательство, он набросился на Дюри и хотел его задушить. Тогда Дюри сложил свои пожитки и попросту удрал, не останавливаясь до самой Вены, где провел целый месяц.

— Что ты делал там столько времени? — спросил Адальберт.

— Нашлось у меня одно небольшое дельце, — загадочно ответил Дюри.

— Ага! Небось какая-нибудь юбка! — улыбнулся Мишка Тоот.

— Эй, гарсон, официант! — повелительно крикнул Дюри. — Нет ли у вас французских вин?

— Есть, как же.

— Тогда подайте рейнского, верно, ребята?

— А ты, видно, здорово оперился у графа! — заметил подпоручик.

— Бросьте, пожалуйста, — ухмыльнулся Велкович, хлопнув ладонью об стоя. — В Вене я даже кольцо свое продал; чтобы-, уплатить за билет на пароход.

— Это уже хорошо — уныло заметил подпоручик. — Что же ты делать будешь? Какие у тебя намерения? Дюри беспечно пожал плечами.

— Откуда я знаю! Ужо Мишка выдумает что-нибудь. Подпоручику ответ показался легкомысленным, и он не мог не заметить.

— Ты ведь должен знать, дружище, что Мишка трудится не покладая рук и только-только на жизнь зарабатывает.

— Ах, да что там, — перебил Мишка, устыдившись, что разговор пошел по такому руслу. — Пока у меня есть деньги, и у него они есть. Такой у меня закон. Беда только, что их маловато… Но ничего, мамаша денег-то жива еще! Они чокнулись, выпили за это, но подпоручик снова вернулся к начатому разговору.

— Надеюсь, ты теперь вовсю возьмешься за прерванные занятия.

— Об этом я еще подумаю. Сначала отдохну малость.

— Ну еще бы, ты же очень устал, — насмешливо ответил! подпоручик Штром.

И с этого дня все пошло по-старому. Мишка заботился о своем жильце со свойственным ему долготерпеньем и нежной предупредительностью. Только теперь это была задача потяжелее, чем прежде. Прежде Дюри был скромный малый, теперь стал требовательным (по мнению подпоручика Штрома, просто наглым). Он не желал больше ходить в кабачки, заявляя что «его желудок не приемлет грубой пищи». Каждый день выступал с какими-нибудь смехотворными требованиями: то ему новая шляпа была нужна, то какой-нибудь особенный ножичек понравился в витрине.