Кальман Миксат - ИСТОРИЯ НОСТИ-МЛАДШЕГО И МАРИИ TOOT

И это была святая истина. Речь шла о нашем Михае Тооте из Алшо-Рекеттеша; в те далекие времена он работал у Иштвана Надя в мастерской за тридцать пенгё в месяц; хорошие деньги по тем временам, потому что было в них сорок гривенников, а на полгривенника можно было день прожить, да так, что и нищему подать медный грош… если бы в ту пору водились нищие.

Но Мишка Тоот знал, куда девать деньги. Он сходил с ума по книгам, и все хорошее, что появлялось на книжном рынке, покупал тотчас. Вместо того чтобы просаживать деньги в «Двух синих козлах» или в «Двух пистолетах», он уносил добычу в свою чистенькую комнатку на улицу Фрюярсфельд и впитывал в себя духовную пищу, как зелень росу. Дурак он, что ли, пить вино, когда за те же деньги можно нектаром наслаждаться, Правда, урожай на книги был невелик и разориться на этом было невозможно, — а если и нарождалась книга, то очень уж далеко находилась книжная лавка, далеко от головы писателя. Шандор Петефи, например, не мог напечатать сборник своих стихотворений. Откуда бы взялись у него на это деньги? Но какое дело было до него вельможам, которым принадлежала страна! Они играли в карты, пили да отрыгивали после еды. А вот портному Гашпару Тооту, который шил на них штаны, пришло в голову, что он обязан в достойной одежде выпустить на свет божий самое прекрасное, самое лучшее, что уродилось на венгерской земле. И он подкинул несколько сот форинтов для издания книги. Вечный позор вельможам тех времен, которые лопатами швыряли деньги повсюду, куда не надо. Зато под простыми серыми бекешами и куртками бились жаркие сердца Имена приказчиков, стряпчих да мастеровых увековечены на последних страницах книг того времени, где принято было поощрения ради указывать имена подписчиков. Той порой страна поддерживалась добрыми, честными бедняками, которым она вовсе не принадлежала.

Душа нации скрывалась, скиталась, словно пилигрим, находила приют то там, то здесь. А иногда ее и вовсе не было нигде. Может, совсем уже затерялась? Но вдруг она снова возникла на поверхности. Ах, так, значит, она еще существует? И в каких же странных местах вспыхивала она вдруг — там, где) никто не стал бы ее искать, — среди солдат императора, среднего телохранителей в Вене [66] …среди солдат императора, среди его телохранителей в Вене! — Имеется в виду литературный кружок, наиболее видными членами которого были офицеры лейб-гвардии Габсбургов Дёрдь Бешшенеи (1747–1811), Шандор Бароци (1735–1809) и Абрахам Барчаи (1742–1806); в их произведениях нашли отражение идеи французских просветителей. ! Потом пустилась в странствия, путешествовала, но ни у одного класса не могла найти себе надежного пристанища. В те самые времена, о которых мы пишем, она ютилась как раз в самых низах среднего сословия. Ничего, когда-нибудь заберется и повыше! Но она стала еще ниже спускаться. С тех пор мы все встречали ее и среди мастеровых, среди крестьян. Вообще-то не исключено, что некогда она жила и среди больших господ, только нам этого видеть не довелось, — а может, она только собирается у них поселиться — пора, ох пора бы уже это увидеть!

Впрочем, кроме книг, Мишку Тоота притягивал к себе еще один магнит: Национальный театр. Ни за что не пропустил бы он ни одного спектакля, а уж тем более, когда ставились исторические драмы. Но вот в один прекрасный день и от этого отказался он ради своего доброго друга. Звали его друга Дюри Велкович, оба они были из одного города — из Надьсеченя. Родители их жили по соседству и дружили. Скорняжная мастерская господина Велковича помещалась в одном доме с булочной Мате Тоота. Они, как говорится, жили одной семьей, старики любили друг друга так же, как и сыновья, и мечтали дать детям образование. Господин Тоот хотел, чтобы его Мишка стал стряпчим, но мать возражала;

— Ни за что! Не отдам я сына учиться такому делу, где все только врать приходится. Она хотела, чтобы сын стал священником, но луг уж отец заупрямился.

— Иди ты, глупая, ведь священнику еще больше врать приходится. И его ложь хуже, чем стряпчего, потому что ей положено верить.

И оба из деликатности отказались от своей излюбленной мечты. Когда же дошло до дела и обоих мальчиков-однолеток надо было везти уже в Лошонцкую высшую школу, супруги Тооты решили: пускай кум Велкович скажет, кем Мишке стать. Велкович согласился дать добрый совет.

— Наш мальчик будет доктором, так пускай и ваш Мишка учится на доктора.

Обосновал он это тем, что они (Велковичи) уже старики, судиться им не с кем, стряпчий им не нужен, зато они часто болеют, а стало быть, нужен доктор. Но один доктор это один доктор, а вот если бы и Мишка стал доктором и кто-нибудь заболел бы в их семьях, то можно было б и консилиум созвать. А до чего было бы знатно и прекрасно, если б по городу разошелся слух, что у господина Велковича или у господина Тоота состоялся врачебный консилиум! Но пекаря он и этим не убедил.