Пожалуй, так оно и вышло бы, если б вдруг не вскипел почему-то бывший уланский полковник, геркулесоподобный Янош Левицкий. Он стукнул ладонью по столу, покрытому зеленым сукном, да так, что стол с треском раскололся пополам. Сердитый рев Левицкого перекрыл шум:
— Эй, тише! Это я говорю! Кто недоволен, будет иметь дело со мной! Пускай подойдет ко мне!
Тотчас же воцарилась кладбищенская тишина, ибо лихой полковник, которого в комитате прозвали «бритым тигром», славился тем, что уже семерых уложил на дуэли, и все они были подданными его величества, нашего родного короля. А уж скольких врагов перебил он в битве под Садовой [48] Битва под Садовой — одно из решающих сражений австро-прусской войны 1866 г., окончившееся поражением австрийской армии.
, сведений не поступало. В общем, странная получилась картина: казалось, гигантский пес раскрыл свою пасть и мгновенно проглотил весь шум, от которого остались теперь только рожки да ножки. И в этой внезапно наступившей тишине чье-то ворчанье почудилось громким криком — между прочим, это был голос адвоката Лиси.
— Ого! Ого!
Страшенные брови полковника насупились, и его колючие глаза Юпитера мрачно, зловеще уставились на хилого, сухопарого «народного вождя».
— А вам что угодно? — громовым голосом грянул полковник, и его нафабренные усы странно переместились — казалось, одно их крыло вытянулось книзу, чтоб проколоть противника (вот так жука прокалывают булавкой).
— Ничего, я только закашлялся, — с невольной робостью ответил главарь оппозиции, втянув голову даже не в плечи, а прямо в лопатки.
— Вот как? Тогда, дружок, пососите медвежью конфету.
Зал разразился хохотом. Все лица прояснились. Это презрительное замечание убило народного апостола. Улыбка на лицах оказала такое же действие на конституцией узаконенное неистовство, как мартовское солнце — на снег. Стоит венгерцу улыбнуться — и на небесных крыльях этой улыбки улетучится вся его желчь. И в этот миг зазвучал знаменитый серебряный голос Дёрдя Полтари:
— Ваше высокоблагородие, господин барон! Наш любимый и уважаемый губернатор!
Шумная оппозиция напоминала индюка, которому отрезали голову, но тело его еще бежит и прыгает несколько мгновений. Хотя Лиси и заставили замолкнуть, однако слова ставшего непопулярным оратора — козла отпущения нынешнего дня — были встречены громким гулом. Но вскоре гул улегся, и вице-губернатор спокойно мог продолжать свою приветственную речь.
— При нынешней политической ситуации, когда грозные тучи собираются над нашей отчизной, решение его апостольского величества императора и короля, гласящее, что нашим комитатом будет управлять такая благородная личность, как вы, вселяет спокойствие в наши сердца, ибо мы чувствуем добрую волю, излучаемую всем существом вашим, и знаем вашу глубокую мудрость (Скрипучий голос: «Дюрка, не ври!»), с помощью которой вы всегда найдете правильный путь между Сциллой и Харибдой, ибо знаем, что путеводной звездой для вашей милости всегда служит тройная звезда — любовь к отчизне, справедливость и истина.
— Говори, говори! — посыпались с разных сторон возгласы — крохи любопытства.
— Господи, и как удалось ему так прекрасно придумать! — покачал будто из камня вытесанной головой какой-то мелкий дворянин, время от времени высказывавший свои замечания незнакомому молодому человеку (Малинке), что стоял рядом с ним. — Да, голова у него на месте, верно?
Малинка не отвечал, он его не слышал даже. Ему казалось, что зал кружится вместе с ним, вся вселенная гудит, слова оратора сыплются, словно острые гвозди, свистят и прямо остриями ударяются в виски. Лицо Малинки покрылось смертельной бледностью, ужас выжал у него на лбу капельки холодного пота. Поначалу ему все представлялось сном, но этот сон с каждой минутой все больше превращался в страшную действительность: вице-губернатор звонким голосом произносил его речь, то есть речь Коперецкого!
На самом деле, однако, речь принадлежала именно Полтари; она была рождена в недрах его собственного разума, — только это был порох, который уже выстрелил однажды в 1868 году, когда вводили в губернаторскую должность барона Аранчи. Тогда Полтари приветствовал Аранчи, будучи, сам еще главным нотариусом. Это было давно, ни одна собака не помнила уже его речи, но сам он и сейчас мог произнести ее слово в слово. Губернатор, которого он почтил тогда ею, уже почивает в фамильном склепе, да п члены комиссий, что приветствовали его тогда, тоже в большинстве своем покоятся на кладбищах.
Читать дальше