У Раганьошей собралось, несомненно, самое знатное общество. Ности, Хорты, Раганьоши и Хомлоди считались элитой комитата, испокон века царствуя в нем. И законы и моды в светской жизни устанавливали они. Надень какая-нибудь юная Хорт ворсистую юбку, и месяц спустя в Бонтоваре все будут ходить в ворсистых юбках.
Эти семьи составляли абсолютно замкнутый круг, и чужому редко удавалось проникнуть в него. Женщины их круга были почти все красивые и изысканные, мужчины имели обычно звание камергеров его величества короля и императора. Исключение составлял один Пал Ности, которого с самого начала предназначили быть политиком, так что он и не претендовал на камергерский золотой ключ, ибо в политике от него пользы никакой; к сердцу народа этот ключ тоже не подойдет, а ежели и подойдет, то не откроет, а окорее закроет его.
Впрочем, сегодня у Раганьошей веселилась довольно разношерстная компания, для которой в другое время двери дома были закрыты так плотно, что в них до сих пор не залетел еще ветер французской революции. Но выборная кампания удивительно разрушает этикет: голубая кровь отступает на денек и побеждают синяки, которые раздают друг другу противники в ходе партийных распрей. Нынче были приглашены те, кто ретивей всего выступал за Ности. В числе прочих тут был и вице-губернатор Полтари с супругой. Да, да, с супругой! А это грандиозная сенсация в комитате. Что же это такое? Бывшая кассирша Фани Вильд будет танцевать сегодня под портретами прабабок в пудреных париках, графинь, придворных дам и дам с историческими именами! Причем в том же зале, где некогда танцевали они! Быть может, сам Имре Раганьош, кичливый восьмидесятилетний старик, именно ее и поведет под руку к семейному столу, — ее, которая восседала между бутылками с ликером и за которой четыре года подряд волочились все поручики, перебывавшие в Кашше! И Имре Раганьош поведет ее, — он, который обычно держится так высокомерно, что вот-вот лопнет от спеси; он, еще в конце сороковых годов прославившийся заявлением: «Что за странный человек этот Кошут! Берется судить обо всем, хотя у него, наверное, нет даже тысячи хольдов земли!»
Полтари пленился прелестями этой белокурой Гебы в ту пору, когда он был присяжным поверенным, и женился на ней. Говорят, она была прехорошенькая, но доказательств этому не сохранилось никаких, кроме воспоминаний поручиков. Впрочем, рост у нее и сейчас отличный, стан величественный.
В ту пору толковали, что Полтари загубил этим свою карьеру, но некоторые утверждают, что именно женитьбе обязан он тем, чем стал, ибо Чашку (так прозвали городские фистофели бывшую Гебу кофейни) не принимали в хороших домах Бонтовара, поэтому муженек, как ни любил он легкомысленную компанию, карты и вино, вынужден был сидеть вместе с ней дома. Что же ему оставалось от скуки! Он занялся самообразованием. Набил голову познаниями и стал комитатским стряпчим, затем «златоперым нотариусом» и, наконец вице-губернатором. Шпорами служило ему тщеславие ее милости дамы Чашки; А теперь, как говорится, он убил двух зайцев одним ударом. Первым зайцем была должность королевского советника, а вторым — приглашение к Раганьошам. И можно сказать, что второй заяц был даже пожирней: теперь перед госпожой Полтари откроются все двери, она признана светом.
Да, такова политика, черт бы ее подрал! Она может облить грязью самое чистое прошлое (Полтари будет считаться впредь никудышным человеком), а с грязного прошлого смыть пятна, словно бензин, — теперь госпожа Полтари будет бела, как лилия. И все потому, что заставила мужа произнести речь, да в такую трудную минуту, когда за нее никто не брался. Боже, боже, на каких же глупостях держится мир!
Для такого умного человека, как Полтари, произнести речь не так уж трудно, однако готовиться к ней все-таки надо, потому что многие захотят судить о ней. А в злых глазах и малая ошибка вырастет в большую. Госпожа Полтари чувствовала, что теперь надо не ударить в грязь лицом и уже задолго до полуночи начала торопить мужа, который уселся за ломберный, стол.
— Дюри, душенька, не хотите ли вы домой пойти? — На «вы» она говорила с мужем сегодня ради бонтона, ибо так было принято в знатных семьях.
«Душенька Дюри» охотно забылся бы за картами, ему не больно-то хотелось уступать жене, да и партнеры не отпускали.
— Оставь меня, Фанника, еще хоть чуточку. Только одну или две партии сыграю…
— Простите старого грешника, — взяли его под защиту партнеры. Но вице-губернаторша проявляла нетерпение и вскоре опять подошла к столику.
Читать дальше