Кальман Миксат - ИСТОРИЯ НОСТИ-МЛАДШЕГО И МАРИИ TOOT

— Вот, вот оно, пан-брат! Это то, что надо! Прекрасно! И пахнет тем самым губернским духом, что и доломаны у гайдуков да бекеши у членов комиссий. Вы, пан-брат, великий талант.

Когда он называл кого-нибудь из подчиненных «пан-братом», — это означало, что он в высшей степени доволен. Речь он захватил с собой в Крапец, чтобы выучить ее назубок.

Оставалось еще десять дней, и, стало быть, он мог поехать домой, тем более что там его ждали дела. Следовало отказаться от должности председателя ссудо-сберегательной кассы, передать документы, снабдить инструкциями своих чиновников, да и на малыша хотелось взглянуть. Небось вырос с тех пор! Ну конечно, ведь целую неделю не видел его. Уже и смеется, наверное.

Да и вообще оставаться в Будапеште было ни к чему, потому что тесть, который набивал ему голову всякими советами, еще позавчера уехал в комитат, дабы попытаться повернуть там настроение (насколько удастся, конечно). Более того, задерживаться в столице было даже просто невыгодно еще и потому, что шурин Фери остался здесь и каждый второй день вымогал у него деньги, причем всегда брал вдвое больше, чем в предыдущий раз — словом, «возводил в куб». А такой метод в былые времена не выдержал якобы даже и персидский шах с его шахматной доской, хотя речь шла лишь о пшеничных зернах. Да, тут и десяти дней не выдержать! И барон однажды утром сказал Малинке:

— Готовьтесь, amice, поедем домой, в Крапец. Там в тишине, где не грохочут так эти сумасшедшие телеги, я быстрее выучу свою речь. И к тому же, не скрою, уж очень хочется мне послушать детский плач.

Он попросил портье все письма, что будут приходить на его имя, немедленно пересылать в Крапец.

— А если принесут ключ из министерства, берегите его как зеницу ока, тут же запакуйте и пошлите за мною вслед.

В поезде Малинке хотелось предаться грезам (для этого у него был прекрасный и обильный материал). Ох, если бы губернатор оставил его в покое! Но Коперецкий был как раз в болтливом настроении, стал рассказывать о своем любимце — козле, и вскоре они оба увлеклись восхвалением животного мира.

— Какая дурацкая спесь, друг мой, что мы, люди, считаем себя венцом творения. Это эгоистично и несправедливо. Может быть, и овцы то же самое думают о себе! Причем с не меньшим правом, чем мы. А истина в том, что господь равно наградил талантами все творения рук своих. Один отличается одним, другой — другим. У собак больше наблюдательности и острее нюх, чем у кого бы то ни было. У зайца слух чудесный. Аисты за несколько дней предчувствуют бурю и несут камешки в клюве, чтобы укрепить гнездо. Куда против них метеорологам! Перелетные птицы лучше знают географию, чем ученые мужи. А уж тем более почтовые голуби, amice! Посадят их в темную клетку и повезут, допустим, в Амстердам, выпустят там, а они встрепенутся и полетят прямо домой, скажем, в Тренчен. Ведь это же божественный талант, ничтожный человек такого даже вообразить себе не может. И все равно он кичится. Но разве перечислишь все, что умеют разные животные? Об их познаниях мы знаем лишь то, что считаем возможным зачислить в круг познания. Нам известно, что кошка царапается, мурлыкает и ловит мышей, но мы не знаем, что она умеет еще, кроме этого. А ну-ка, если повернуть все дело наоборот. Давай, друг мой Малинка, влезем в кошачью шкуру и рассудим с точки зрения кошки, что умеет человек. Он говорит, сидит, одевается, чихает и рыгает, верно, но что он знает историю, математику, философию, читает книги и острит, об этом кошка и понятия не имеет. А если дальше пойдем, а я пойду непременно, то выяснится, что животным досталось больше ценных свойств, чем нам. Скажите, пожалуйста, есть ли хоть одно такое животное, кроме обезьяны, которое научилось чему-нибудь у человека? А мы все время учимся у животных. Строить дома научились у ласточек, изготавливать бумагу из растительных материалов — у ос (правда, нам далеко до них, потому что у них бумага хоть и промокнет, но все равно не порвется). А паук, amice, паук, как он умеет ткать! Что по сравнению с ним какой-нибудь ткач!

— Или интриган-губернатор, — заметил Малинка.

— Ну, ну, Малинка! Сейчас как шлепну по губам!

В Тренчене у «Большого осла» их ждала баронская упряжка — четверка великолепных сильных гнедых, да таких упитанных, что шкура так и лоснилась…

— Никогда еще не видел таких раскормленных коней, — заметил Малинка. — Их бы в Мариенбад послать, а не в Бонтовар.