Кальман Миксат - ИСТОРИЯ НОСТИ-МЛАДШЕГО И МАРИИ TOOT

Едва появлялись кареты, как распахивались все окна. За горшками с геранью показывались любопытные женские личики, не одна девица мечтательно вздохнула: «Ах, что-то теперь делает, о чем думает Мари Тоот?»

Некоторые выбегали на улицу и долго глядели вслед огромному облаку пыли, поднявшемуся за свадебным кортежем.

— Гм, многого добился Михай Тоот, — рассуждали люди. — А ведь, говорят, пекарем был в Америке. И вот поди ж ты, дочку его теперь «ее милостью» величать станут. Впрочем, она того заслуживает, истинно голубка кроткая. И что бедняжка делать станет среди этаких пав?

Наибольший интерес, разумеется, проявился в Рекеттешё. Все село высыпало на улицу, образовав живую стену до усадьбы Тоотов. Мужчины почтительно снимали шляпы, когда проезжали свадебные гости. Собаки лениво лежали у ворот и не лаяли, а философски помаргивали и тихонько ворчали. Ворчали, быть может, о том, как хорошо господам живется. Однако собак у крестьянских дворов было мало, наиболее осведомленные из них собирались в лабиринтах между строениями в поместье Тоота, где воздух был насыщен различными запахами жаркого, а тонкие органы псиного слуха волновало восхитительное шипение.

Михай Тоот с непокрытой головой встречал на крыльце валом валивших сановных господ и изнеженных дам. «Добро пожаловать к нам, добро пожаловать». Гости трясли ему руки, обнимали, называли дорогим дядюшкой или братцем, а самые любезные из дам даже чмокали его в чисто выбритые морщинистые щеки. Осведомлялись о милой сударыне-тетушке, возившейся в большой комнате у накрытых по-царски столов со всевозможным жарким да освежительными; она переходила из одних родственных объятий в другие, а маленькие татарские княжичи еще и ручку ей целовали. «Ох вы, милые мои, ненаглядные! Да вы не утруждайте себя!» Вокруг все было — сплошь улыбки, сплошь веселье, сплошь мед и сахар; распахнутые комнаты были набиты битком, в толчее люди то и дело теряли друг друга. Коперецкий искал жену и жаловался, что даже не видел еще невесту.

— А хорошо бы на нее теперь взглянуть, — заметил Хорт.

— Почему?

— Вероятно, она сейчас одевается.

Клементи расположился у буфетной стойки. Татарская княгиня столкнулась с Фери Ности.

— Executio! [145] Исполнение решения (лат.) — вскричала она. — Где мои конфеты?

— Выиграли, тетя Мали, выиграли, — прокартавил Фери с сияющим лицом. — Но порядок таков, сначала я должен до своей конфетки добраться.

— Времени уж немного осталось. Фери вынул часы и вздохнул.

— Ай-яй, еще целых четверть часа!

Клементи, пригласив хлопотавшего вокруг буфета Игали чокнуться в знак примирения, доверительно шепнул ему на ухо, намекая на Фери:

— Рекеттешское поместье еще не его, а он уж картавит. Игали покачал головой и замешался в толпе гостей, громко размышляя:

— Верно, у Тоота ум за разум зашел, коли он разбойника этого пригласил.

— Прошу, прошу, дамы и господа, — проворно семенила в новехоньком шелковом платье цвета киновари госпожа Тоот, — немного освежительного. Право, прошу вас, перекусите малость. В коляске-то ведь обед повытрясло. Пожалуйста, прошу покорно. Ужин-то либо будет, либо нет. Я так рада, что вы оказали честь моему бедному дому. Большое для нас счастье. Прошу, не отказывайтесь. Знали б вы, как я рада вас видеть. О, господи, господи! Вот косуля молоденькая, мягонькая, словно масло, муж сам подстрелил. А вон там дикий кабан. Снизу-то попостнее. Ох, так бы вам душу и выложила!

Таким манером любезно всех угощая, добрая женщина куда-то вдруг укатилась, как укатывается кольцо, и больше ее никто не видел. То один, то другой принимался искать ее. Потом догадались, что она, наверное, Мари сейчас одевает. С невестами в такое время всякие казусы случаются. В обморок хлопаются, упрямятся, капризничают, что-то у них с туалетом не ладится, крючок откуда-то отскакивает, туфли не налезают. Ну-ка, быстрее, надо немного тальку насыпать, сбегай, Клари, милочка, поищи где-нибудь.

Фери Ности становился все нетерпеливее. Стрелка часов миновала цифру четыре, а невесты все не было. Свадебные гости тоже теряли терпение. Одни сгорали от любопытства, другие хотели, чтобы все уже было позади. Пары примерялись, в каком порядке идти в церковь, Коперецкому надоело держать в руках шаферский посох, старому Раганьошу хотелось сесть за тарок (жаль времени), наряженные в костюмы времен Боккаччо сыновья Хомлоди то и дело принимались бороться, того и гляди, испортят свои пажеские наряды прежде, чем окончится церемония. Клементи уже описал все туалеты, оставался только невестин. Вероятно, он от Ворта, нужно будет набрать сообщение броским гармоном. Женщинам хотелось посмотреть и покритиковать стотысячефоринтовое приданое, но не было никого, кто мог бы его показать, а прислуга на все вопросы отвечала, что ничего не знает. Напомаженные усы Левицкого нервически подрагивали. Пал Ности от скуки перебирал в ладони каштаны, помогающие от апоплексии, словом, все были в нетерпении. «Эх, и долго ж она одевается!» Но самым нетерпеливым был жених. Он поминутно задавал вопросы пробегавшим лакеям и горничным, попадавшимся ему на глаза домочадцам, готова ли невеста, но те лишь пожимали плечами — не знают, мол, — и такие глупые, осторожные рожи корчили (особенно женщины, у которых яснее отражается на лицах замешательство), точно их пристав о каком-нибудь мошенничестве допрашивал.