Жюль-Амеде Барбе д'Оревильи - Порченая

Так вот, еще несколько лет тому назад знаменитые ланды Лессе оставались нетронутыми, а жители Котантена простодушными. Думаю, что все, кому довелось побывать там, не станут со мною спорить.

Раскинувшееся между Э-дю-Пуи и Кутансом пространство — голое, без единого деревца, домишки или изгороди — сразу наводило на вас тоску, погружая в ощущение безнадежного одиночества, и забыть эту тоску было непросто. Даже следы на сухой пыли, что после дождя становилась вязкой грязью, были в диковинку: так редко проходили там люди, так редко пастухи гнали стадо. Говорили, что тянется пустошь Лессе лье на семь, а то и больше, но так это было или нет — неведомо. Верно было другое: скачи на лошади хоть рысью, хоть галопом, но и за два часа по прямой до конца не доскачешь. А уж пешком да извилистыми тропами… Вдобавок подобное путешествие было, по всеобщему мнению, небезопасным. Поэтому жители побережья и городка Сен-Совёр-де-Виконт, схожего с шотландским замком и своим живописным видом, и памятью о героической обороне Дюгеклена [11] Дюгеклен Бертран (ок. 1320–1380) — французский военачальник, одержавший множество побед над англичанами. Карл V сделал его в 1370 г. коннетаблем Франции. — Здесь и далее примеч. перев. от англичан, собираясь в Кутанс, отправлялись в путь через пустошь непременно компанией. Совместные переходы через мрачные глухие ланды до того вошли в обычай, что человек, отважившийся пересечь Лессе в одиночку, неважно днем или ночью, слыл в округе отчаянным смельчаком.

Да и как иначе, если еще не забылись смертоубийства, которые там совершались и о которых поминали в разговорах полунамеками. Угрюмая пустошь и сама напрашивалась на недобрую славу. Трудно было представить себе место более пригодное для разбоя, грабежа или мести сопернику. Днем равнина позволяла злоумышленнику издали заметить поспешавших на помощь жертве и ускакать, а ночью в бескрайнем море тишины захлебнулся бы любой вопль несчастного.

Но не грабежи и убийства были главной опасностью пустоши. Если верить рассказам возчиков, которым случалось проезжать по ней в потемках, там можно было встретить кое-что и пострашнее. По местному выражению, там «похаживали». Рассудительный деловитый нормандец, готовясь пуститься в дорогу, загодя запасается и ножом, и мужеством, но оказывается беззащитным перед призрачными тенями ланд, ибо воображение как было, так и осталось самой могучей силой, управляющей человеком на его жизненном пути. Так что вовсе не из страха перед ночным разбоем дрожал кнут в руках удалых парней, решившихся в сумерки пуститься рысью через пустошь. Хотя можно предположить и другое. Возможно, для дрожи в руках была причина попроще — ведь обычно удальцы набирались храбрости в трактире «Красный бык», что притулился у края пустоши, и, набравшись, пускались в путь. Так что диво ли, если ночной туман сгущался поутру в такие рассказы, от которых не поздоровилось бы и самому добропорядочному месту.

Добавляли худой славы Лессе и руины старинного аббатства, известного по всей округе под названием Белая Пустынь, когда-то несметно богатого, а потом разграбленного и разоренного революцией 1789 года.

Построили его в XII веке нормандец Ричард де ла Э, фаворит английского короля Генриха II, и его жена Матильда де Вернон, и до сих пор неподалеку от пустоши на границе приходов Варенгбек, Литер и Нефмениль посреди пологой просторной лощины, за которой темнеет лес, громоздятся эти мрачные развалины. Владели обителью монахи могущественного ордена святого Норберта, которых привычнее именовать августинцами. Что же до названия Белая Пустынь, живописного, поэтичного и, я бы даже сказал, первозданно девственного (что такое название, как не последний вздох, оставленный после себя безвозвратно ушедшим прошлым?), то знатоки старины объясняли его то так, то этак. Откуда взялось оно? От белизны ли местных глин? Белых ряс монахов? Или от полотна, что ткали для монастырских нужд и расстилали белить вокруг стен? Бог весть.

Однако если верить дерзким местным хроникам, то в монастыре Белая Пустынь если и хранилась незапятнанная невинность, то только в названии. Из уст в уста тихим шепотом передавали, какие ужасы творились за его стенами перед революцией.

Но стоит ли доверять подобным россказням? Разве не могли враги церкви, ища основания для уничтожения древних святынь, начать разрушительную работу с клеветы и завершить ее топором и молотом?

Вместе с тем вполне возможно и другое: в состарившемся сердце народа обветшала и вера, и безверие изъязвило порчей пристанище святых добродетелей. Кто знает, что там было? Никто.