Жюль-Амеде Барбе д'Оревильи - Те, что от дьявола

Могучий старец, папаша де Менильгранд гордился своим сынком и горевал о нем. И надо сказать, не без оснований! Жизнь «молодого человека», как отец привык его называть, хотя тому перевалило за сорок, сокрушил тот же самый удар судьбы, который разбил вдребезги империю и низверг того, кого называли просто императором, словно вершина славы и величия обезличивает, лишая имени. Менильгранд-сын, скроенный из той самой материи, из какой та эпоха кроила маршалов, записался в восемнадцать лет вольноопределяющимся в армию и участвовал во всех войнах империи, неся на кивере султан самых гордых надежд, однако гром, грянувший при Ватерлоо, отшиб все его амбиции. При Реставрации его не взяли вновь на службу, потому что он не смог устоять перед чарами изгнанника, вернувшегося с острова Эльба, сумевшего заставить самых сильных забыть о новой присяге и лишить их свободы воли. Когда командир эскадрона, майор Менильгранд, о котором офицеры известного своей храбростью Шамборанского полка говорили, что можно быть отважным, как Менильгранд, но отважнее быть невозможно, увидел, что его полковые товарищи, чьи послужные списки не шли ни в какое сравнение с его собственным, сделались полковниками в лучших подразделениях королевской гвардии, он впал в тоску, хотя не был по натуре завистлив. Буйство чувств отличало майора. Только военная дисциплина, похожая на дисциплину римлян, могла обуздать страсти этого отчаянного, который едва не умер в юности из-за своих любовных похождений, возмущавших весь город. Излишества в любви — неслыханные излишества! — довели его до нервной болезни, похожей на сухотку спинного мозга, которую лечили прижиганиями. Прижигания ужаснули город *** не меньше, чем ужасали любовные похождения; отцы семейств заставляли сыновей присутствовать при медицинских пытках, желая приохотить их к нравственности, как правительства приучают народ к добру террором. Они водили их посмотреть, как «припекают» молодого Менильгранда, а врачи говорили, что пациент выдерживает процедуру только благодаря своей дьявольской крепости. Удачный эпитет, поскольку речь шла о том, чтобы поладить с пламенем.

И вот эта, как было только что сказано, неординарной крепости натура, сумевшая вынести не только прижигания, но и раны и все прочие тяготы войны, какие только могут обрушиться на солдата, была теперь в полном расцвете сил и пребывала в праздности. Менильгранд, мечтавший о маршальском жезле и оставшийся не у дел, глядя на свою саблю в ножнах, доходил до приступов настоящей ярости. Если бы понадобилось искать историческую аналогию нынешнему состоянию Менильгранда, пришлось бы забраться в глубь веков и вспомнить знаменитого Карла Смелого, герцога Бургундского [97] Карл Смелый, герцог Бургундский (1433–1477) — крупнейший феодал Франции, противник короля Людовика XI, пытался завоевать прилегающие к Бургундии земли, потерпел поражение при Грансоне и Муртене (1476) и при Нанси (1477), где и погиб. . Один остроумный моралист, раздумывая о несуразности человеческих судеб, сравнил судьбу с картинной рамой: мало кому она подходит по размеру, одному снесет полголовы, другой должен довольствоваться погрудным портретом, третьему, напротив, так велика, что он выглядит в ней карликом. Менильгранда, сына нижненормандского мелкопоместного дворянина, судьба обрекла на жалкое прозябание и смерть в полной безвестности, отняв у него возможность прославиться в веках, о чем он мечтал и к чему чувствовал себя способным, но зато она не отняла у него чувства обиды, уязвленности, ярости и озлобленности, какими отличался Карл Смелый, известный в истории еще и под именем Грозный. Ватерлоо, закрывшее перед Менильграндом все двери, было для него тем же, что и Грансон и Муртен для молнии в человеческом облике, погашенной снегами Нанси. Но ни Нанси, ни снегов не выпало на долю Менильгранда, командира эскадрона, получившего только «по шеям», как выражаются люди, любящие все опошлить вульгарными и жалкими словами. Когда это с ним случилось, думали, что майор покончит с собой или сойдет с ума, но он обошелся без самоубийства, да и безумцем не стал. Потому что уже был им, как утверждали насмешники, ибо любители поиздеваться всегда найдутся. И если он не покончил с собой — прекрасно зная его, друзья могли бы спросить, почему, но не спросили, — то, наверное, потому, что был из тех, кто непременно попытается свернуть шею клюющему печень орлу.

Как Альфьери [98] Альфьери Витторио (1749–1803) — граф, итальянский поэт, занялся своим образованием в зрелом возрасте, греческий язык выучил в 48 лет. , неподражаемый Альфьери, умевший в юности только выезжать лошадей и выучивший в сорок лет греческий, чтобы писать на нем стихи, Менильгранд занялся, а точнее, ухватился за живопись, она была дальше всего от него, и он словно бы поднялся на седьмой этаж, задумав прыгнуть из окна, чтобы покончить с собой. Менильгранд не знал даже азов, но сумел стать художником не хуже Жерико [99] Жерико Жан Луи Андре Теодор (1791–1824) — французский художник, основоположник романтизма. В 1814 г. поступил в мушкетеры, старейшую часть королевской гвардии, которая была упразднена в 1815 г. , которого, как мне кажется, знавал, когда тот служил в мушкетерах. Майор работал «с отчаянной яростью солдата, вынужденного отступать перед врагом», как говорил он сам с горькой усмешкой. Сначала он писал, потом выставил свои полотна, добился известности, перестал выставляться, уничтожил все, что написал, и вновь принялся работать с тем же ожесточением. Офицер, привыкший держать в руке кривую саблю и скакать по Европе на лошади, теперь держал кисть и палитру и стоял перед мольбертом. Пресытившись войной — неизбежное пресыщение обожателя, — он чаще всего писал пейзажи, те самые, которые когда-то топтал. Работая, он жевал мастику из опиума и вдобавок днем и ночью курил, изобретя что-то вроде кальяна, позволявшего ему дымить даже во сне. Но ни наркотики, ни успокаивающие средства, ни другие яды, с помощью которых человек парализует себя и медленно убивает, не могли уничтожить того чудовищного неистовства, какое жило в нем, — он называл его крокодилом своего омута, а если учесть, что омут был огненным, то крокодил — раскаленным добела.