Пэрл Бак - Земля

— Продай мне свой участок земли, оставь свой одинокий дом, и переходи в мой дом, и помогай мне обрабатывать землю.

И Чин сделал так и был этому рад.

Небо во-время проливалось дождем на землю, и быстро поднимались всходы риса. И когда пшеница была сжата и сложена в тяжелые снопы, они вдвоем посадили рисовую рассаду на затопленном водой поле, — больше риса, чем когда-либо сеял Ван-Лун, потому что дожди принесли в изобилии воду, и там, где земля была прежде суха, теперь она стала пригодна для риса. Потом, когда наступило время жатвы и Чин не мог справиться с уборкой один, — так велик был урожай, — Ван-Лун нанял еще двух батраков.

Работая на земле, купленной им у дома Хуанов, он вспоминал праздных молодых господ из большого дома, пришедшего в упадок, и приказал своим сыновьям ходить каждый день с ним в поле и заставлял их выполнять работу, какая была по силам их слабым рукам — погонять осла или быка. И хотя они не могли много сделать, все же привыкали к тому, что солнце жжет их тело, и испытывали усталость от хождения взад и вперед по борозде.

Но О-Лан он не позволял больше работать в поле, потому что он был уже не бедняк-крестьянин, но человек, который мог нанимать батраков, если хотел, и земля его еще никогда не приносила такого урожая, как в этом году. Ему пришлось пристроить еще комнату для хранения зерна: иначе им негде было бы пройти в своем доме. И он купил трех свиней и выводок кур и кормил их зерном, которое осыпалось на землю во время уборки.

Тогда О-Лан стала работать в доме и сшила каждому новую одежду и новые башмаки, и сделала на каждую постель по одеялу из теплой новой ваты, крытому материей с цветами, и когда все было готово, у них стало много одежды и одеял, как никогда раньше. Потом она легла в постель и снова родила; и все еще не хотела иметь никого при себе, хотя она могла бы нанять кого угодно.

На этот раз она рожала долго, и когда Ван-Лун возвратился к вечеру домой, то у двери стоял его отец и говорил, смеясь:

— На этот раз яйцо с двойным желтком!

И когда Ван-Лун вошел в спальню, на кровати лежала О-Лан с двумя новорожденными младенцами, мальчиком и девочкой, похожими друг на друга, как два рисовых зернышка.

Он шумно засмеялся тому, что она сделала, а потом вздумал пошутить:

— Так вот почему ты носила две жемчужины на груди!

И он снова засмеялся своей шутке, и О-Лан, видя его веселье, улыбнулась своей медленной, измученной улыбкой.

В то время у Ван-Луна не было никакой печали, кроме разве печали о том, что его старшая девочка все еще не умела говорить, а только улыбалась детской улыбкой, встречая взгляд отца. Был ли причиной этому первый тяжелый год ее жизни, или голод, или что другое, но месяц проходил за месяцем, а Ван-Лун все еще ждал, что ее губы произнесут первые слова, хотя бы его имя, которое дети выговаривали: «да-да». Но она не произносила ни звука, только улыбалась кротко, и когда он смотрел на нее, у него вырывался стон:

— Бедная дурочка, бедная маленькая дурочка!

А в сердце своем он говорил себе:

«Если бы я продал бедную мышку и они это обнаружили б, они убили бы ее!»

И, словно для того, чтобы вознаградить ребенка, он ласкал ее, иногда брал с собой в поле, и она молча ходила за ним следом, улыбаясь, когда он взглядывал на нее и заговаривал с ней.

В этих местах, где Ван-Лун прожил всю свою жизнь и где жили на земле его отец и отец его отца, голод бывал раз в пять лет, или, если боги были благосклонны, раз в семь или восемь, или даже в десять лет. Это бывало из-за слишком частых дождей, или из-за того, что их совсем не было, или из-за того, что река на севере разливалась от дождя и снега, выпавшего на дальних горах, и затопляла поля поверх плотин, которые люди построили столетия тому назад, чтобы сдерживать воды реки в границах. Время от времени людям приходилось убегать с земли и снова к ней возвращаться, но Ван-Лун решил настолько упрочить свое благосостояние, чтобы в голодные годы ему не пришлось снова бросить землю, а можно было бы кормиться плодами урожаев прошлых лет и продержаться до следующего года. Он решился на это, и боги помогли ему. И семь лет подряд были урожайные годы, и каждый год Ван-Лун со своими батраками намолачивал гораздо больше, чем можно было съесть. Каждый год он нанимал все больше людей для работы в полях, и теперь у него было уже шесть батраков, и он построил новый дом позади старого: большую комнату у задней стены двора и две маленькие комнаты с каждой стороны двора, рядом с большой. Дом он покрыл черепицей, но стены все же были сложены из крепко утрамбованной глины, только он оштукатурил их, и они стали белые и чистые. В эти комнаты перебрался он с семьей, а работники, с Чином во главе, жили в старом доме, на переднем дворе.