Дин Лин - Солнце над рекой Сангань

Народ стекался к школе, он пошел туда. Оказалось, что в чисто прибранном боковом дворе школы теперь заседает комиссия по переделу земли. И тут толпились крестьяне; кто пришел по делу, а кто и без дела, из одного любопытства.

Гу Юн опять оробел и долго стоял молча, наблюдая со стороны.

В комиссии заседали хорошие, знакомые люди. С глазу на глаз он охотно поговорил бы с каждым. А тут они собрались все вместе, тут же сидели и товарищи из района. Члены комиссии как будто сразу выросли, обрели силу; они держались как люди облеченные властью — непринужденно смеялись, шутили, но никто не обратил на него внимания, даже Ли Бао-тан — и тот не удостоил его взгляда. Старику стало не по себе, и он поплелся домой.

«Будь, что будет! Что хотите, то и делайте!» — думал он.

А в комиссии по переделу разговор как раз шел о нем.

После выборов комиссии, в тот же вечер состоялось ее совместное заседание с Крестьянским союзом. Прежде всего проверили классовый состав деревни. Всего в Теплых Водах оказалось восемь помещиков. Причисление к помещикам многоземельных крестьян признали ошибочным.

Больше всего споров вызвал вопрос о Гу Юне. Одни все еще считали его помещиком, другие находили, что его следует отнести к зажиточным середнякам, так как он не пользовался наемным трудом. В конце концов порешили, что он кулак и что часть земли у него должна быть изъята.

Вопрос о том, сколько у него взять земли и какую, был передан на рассмотрение комиссии по переделу, которая занималась подсчетом земли помещиков и кулаков.

При обсуждении классовой принадлежности того или другого жителя деревни между бригадой и активистами нередко возникали споры. Ян Лян предложил было передать спорные случаи в Крестьянский союз, но дело было спешное, и пришлось заняться им тут же, на объединенном заседании. Ведь и Чжан Пинь настаивал на том, чтобы закончить распределение земли за пять дней, самое большое за неделю — до наступления праздника Середины осени. Промедление могло отразиться на уборке урожая. Раздел не терпел отлагательства и по военным причинам. Узнать мнение деревни времени не было, пришлось все решать самим, и, конечно, не обошлось без ошибок. Одни крестьяне не имели случая высказаться, другие постоянно бегали к активистам и членам комиссии по своим личным делам. Во дворе школы с утра до вечера толпился народ.

Гуда же пришел и Хоу Чжун-цюань. Глаза его беспокойно бегали по толпе, в руках он держал два документа на землю. Увидев отца, Хоу Цин-хуай закричал, прежде чем старик успел открыть рот:

— Уходи отсюда! Что тебе здесь надобно?

Он решил, что отец пришел за ним и не даст ему работать в комиссии. Но старик только посмеивался. Наконец, запинаясь, он принялся рассказывать:

— Хэ-хэ!.. Вот уж удивительные дела творятся… Не поймешь, что теперь делается на свете…

Все стали осаждать его вопросами. Наконец у него развязался язык, и он рассказал о чуде, приключившемся в то утро.

На рассвете, когда он вышел во двор, ему показалось, что за воротами кто-то стоит. На его оклик никто не ответил, и он опять спросил «кто там»? Тут во двор вошел человек, который еще никогда не удостаивал его посещением.

— О-о! Это дядя Дянь-куй! Дядя Дянь-куй! — заметался старик. — Прошу зайти в дом! Прошу садиться!

Хоу Дянь-куй молча прошел за ним, но не сел. Он усадил на кан Хоу Чжун-цюаня, а сам бросился на колени и стал отбивать перед ним земные поклоны причитая:

— Только ты можешь спасти меня, Чжун-цюань. Смилуйся надо мной! Да, в прошлом вся моя семья обижала тебя… Да, я виноват… Но я уже стар, борьбы мне не вынести, возьми у меня, что хочешь… Эх!

Испуганный Хоу Чжун-цюань принялся поднимать помещика, но тот не вставал.

— Да садись же! Садись и говори сидя! — умолял его Хоу Чжун-цюань. Наконец он с трудом поднял старика, но тот так и не сел на кан, а опустился на корточки у стены. Хоу Чжун-цюань за компанию тоже присел на корточки, но старые ноги не выдержали, и оба они уселись прямо на землю.

Хоу Чжун-цюаню тяжело было видеть, как унижается Дянь-куй.

— Чего ты боишься? — утешал он помещика. — Ведь мы — одна семья. Прожили вместе десятки лет, будем и дальше жить по-старому. Не бойся, я тебя не обижу. Вот сын у меня, правда, негодный.

Когда вошла жена Хоу Чжун-цюаня, Хоу Дянь-куй стал и ей отвешивать поклоны. Та от удивления так и застыла на месте.

Хоу Дянь-куй снова начал каяться, признал, что плохо к ним относился, сладкими речами уговаривал работать на него, а сам, зная, что живут они почти как нищие, нисколько не заботился о них. Он сунул Хоу Чжун-цюаню два документа на четырнадцать му земли, умоляя о милости принять землю и заступиться за его старость перед властями. Он плакал, объявил, что не встанет с колен, пока Хоу Чжун-цюань не возьмет бумаги. Только добившись своего, он отправился к другому арендатору. И так и ходит по домам со своими документами, точно с талисманом, вымаливая себе защиту.