Пэрл Бак - Сыновья

— Пригрози ей, что возьмешь наложницу, — от этого всякая женщина смирится.

Но когда молодой муж попробовал так сделать, жена его ничуть не смирилась и закричала на него, сверкая своими круглыми глазами:

— Теперь уже не то время, и ни одна женщина этого не потерпит!

И не успел он понять, в чем дело, как она уже бросилась к нему с протянутыми руками и расцарапала ему обе щеки, и на каждой щеке выступило по четыре глубоких ярко-красных царапины, так что каждому сразу было видно, откуда они взялись, и он целые пять дней не мог никуда показаться. Наказывать ее он тоже не смел, потому что брат ее был ему приятель, а отец — начальник полиции в городе и человек влиятельный.

Однако ночью он все еще любил ее, потому что она умела нежно к нему прижиматься, делать вид, что раскаивается, и ласкаться к нему, и тогда он чувствовал, что любит ее всем сердцем, и, смягчившись, слушал ее речи.

В такие часы все ее речи сводились к тому, чтобы он попросил у отца денег, и тогда они уедут из этого дома в какой-нибудь портовый город на побережье и там заживут иной жизнью, по-новому, среди таких же новых, как они сами, людей. И она бросалась к нему на шею, и обнимала его своими хорошенькими ручками, и ластилась к нему или начинала сердиться и плакать, ложилась в постель и отказывалась вставать и принимать пищу, пока он не даст этого обещания. И так на тысячу ладов она докучала мужу, пока он не дал ей слова пойти к отцу. Но когда, исполняя данное слово, он отправился к отцу, то Ван Помещик, выслушав его, взглянул на него своими старческими сонными глазами и сказал:

— Откуда же я возьму для тебя такие деньги? У меня их нет.

И он опять погрузился в ленивую дремоту, в какой проходила вся его жизнь. Но помолчав немного, он сказал:

— Человеку приходится мириться с женщинами, потому что самые лучшие из них сварливы и придирчивы. Все они таковы, и ученые и неученые, — только ученые хуже, потому что ничего не боятся. Я всегда говорил: пускай женщина хозяйничает в доме, а я поищу себе покоя в другом месте. И тебе следует делать то же.

Но от молодой жены не так легко было отделаться, и она снова и снова заставляла мужа ходить к отцу, и чтобы его оставили в покое, Ван Помещик уступил наконец и обещал что-нибудь придумать, хотя знал, что единственный способ — это продать большую часть той земли, которая у него еще оставалась. А молодая жена, получив такое обещание, начала болтать об отъезде, строила планы и только о том и говорила, сколько развлечений в приморском городе, как хорошо одеваются там женщины, и что ей нужно купить новое платье и меховой халат, и что у нее не платье, а какое-то тряпье, которое годится только в такой деревне, как эта, и всеми этими разговорами она расшевелила и мужа, так что и тому захотелось поехать и посмотреть на все чудеса, о которых она рассказывает.

Теперь младший сын Вана Помещика был уже взрослый и шел по стопам брата, и ревниво следил за тем, чтобы его в чем-нибудь не обидели по сравнению со старшим братом. Втайне он не на шутку восхищался хорошенькой невесткой и решил про себя, что когда старший брат уедет из дому, он поднимет целую бурю, лишь бы увидеть тот город, где много хорошеньких женщин такого же склада, как его невестка. Однако у него хватило ума не говорить ничего о своем плане до отъезда брата, а в ожидании он шатался праздно по дому и по городу и c презрением смотрел на все окружающее, так как знал теперь, какое чудесное место — приморский город, сколько в нем нового, сколько удивительных, новых людей, которые знают все о чужих странах. И даже на сына Вана Тигра он смотрел так, как будто бы считал его ничтожеством, и Ван Тигр, поймав этот взгляд, возненавидел молодого человека.

Но в доме Вана Купца молодые люди были с виду гораздо скромнее и, приходя вечером из лавки домой, садились боком на свои места и глядели на дядю и на двоюродного брата, и Вану Тигру доставляли тайное удовольствие те взгляды, которые эти молодые торгаши бросали на его сына; он подмечал, как они разглядывали мальчика и даже маленький золоченый меч, который он снимал иногда и клал на колени, чтобы младшие дети могли посмотреть на него и потрогать пальцами.

В такое время Ван Тигр от всей души радовался на сына и забывал о том, что мальчик был к нему холоден. Он радовался, глядя, как сын его быстро и ловко встает при входе отца или дяди и отдает честь, — так учил его воспитатель, а потом садится, вежливо подождав сначала, когда сядут старшие. И Ван Тигр поглаживал бороду, чувствуя необычайный прилив нежности к сыну, и становился весел, как никогда в жизни, насколько сын его высок для своих лет, — гораздо выше этих торгашей, которых вырастил его брат, насколько он крепче телом, насколько прямее и гибче по сравнению с бледными, изнеженными и пухлыми двоюродными братьями.