Альфред Мюссе - Марго

— Мне холодно, холодно!

— Нет, тебе не холодно, — ответил Пьеро. Ты лежишь в отличной горячей золе.

— И верно. Но зачем меня положили сюда.

— А ни за чем, Марго. Чтобы тебе было хорошо. Ну, как гы себя чувствуешь сейчас?

— Неплохо. Только я очень — очень устала. Помоги мне немного привстать.

Старик Пьеделе и г — жа Дорадур, извещенные доктором, вошли в комнату в ту минуту, когда утопленница, почти совсем раздетая, пила с ложечки вишневую настойку, поддерживаемая сильными руками Пьеро.

— Что же вы мне такое наговорили?! вскричал старик Пьеделе. — Это, знаете ли, не дело — прийти и объявить людям, что их дочка умерла! Не советую повторять эту шутку, черт побери! В другой раз она не так‑то легко сойдет вам с рук!

И он бросился обнимать дочь.

— Осторожнее, батюшка, — сказала Марго, улыбаясь, не прижимайте меня так крепко — ведь я только недавно еще была мертвая.

Нет надобности описывать удивление и радость г — жи Дорадур и всех родных Марго, которые один за другим входили в хижину. Гастон и мадемуазель де Версель тоже пришли, и г — жа Дорадур, отведя в сторону старика отца, осторожно объяснила ему, что произошло. Догадки, возникшие слишком поздно, всем открыли глаза. Когда старик узнал, что причиной отчаянья его дочери была любовь и что пребывание у крестной матери едва не стоило ей жизни, он несколько минут ходил взад и вперед по комнате.

— Теперь мы квиты! — сказал оИ вдруг г — же Дорадур.

Я был много вам должен, много и заплатил.

Тут он взял за руку свою дочь и увел ее в угол хижины.

— Взгляни на это, бессовестная. сказал он, показывая ей простыню, принесенную вместо савана. Возьми ее и, если ты хорошая дочь, прибереги для меня, да смотри не вздумай топиться еще раз.

Затем, подойдя к Пьеро, он крепко хлопнул его по плечу.

— Я не знал, сударь, — сказал он, — что вы так хорошо умеете дуть девушкам в рот. Видно, надо отдать тебе экю, который ты заплатил лекарю, а?

— Что ж, я не прочь получить обратно свой экю, — ответил Пьеро, — но только не вздумайте отдавать мне больше. Я вовсе не гордый, — куда там! Но, видите ли, если человек беден, так это вовсе не значит, что у него…

— Ну ладно, дуралей, — перебил его старик, еще раз хлопнув его по плечу, — идя ухаживай за твоей больной. Этот малый сумел дуть ей в рот, а вот поцеловать ее, должно быть, не догадался.

Прошло десять лет. В 1814 году Франция, доблестная и в своих поражениях, была наводнена солдатами. Окруженный всей Европой, император шел к концу так же, как он начинал, и на исходе своего жизненного пути вновь обрел, хотя и тщетно, былое вдохновение итальянских походов.

Русские дивизии, наступавшие на Париж вдоль берегов Сены, только что были разбиты в битве при Нанжи [5] Мюссе ошибается: в феврале 1814 г. в битве при Нанжи (город в департаменте Сены — и-Марны) французские войска одержали победу над австрийской армией. , где пало десять тысяч чужеземцев. Какой‑то офицер, тяжелораненый, покинул полк, которым командовал генерал Жерар, и ехал в Босию через Этамп. Он еле держался в седле. Вечером, изнемогая от усталости, он постучался у дверей одной богатой фермы и попросил приютить его на ночь. Угостив офицера отличным ужином, фермер, человек лет двадцати пяти, подвел к нему свою жену, молодую красивую крестьянку примерно того Же возраста и уже мать пятерых детей. Увидев ее, офицер не смог удержаться от возгласа изумления, а хорошенькая фермерша с улыбкой ему поклонилась.

— Если я не ошибаюсь, — сказал офицер, — вы служили компаньонкой у госпожи Дорадур. Вас ведь зовут Маргаритой, не так ли?

— К вашим услугам, сударь, — ответила фермерша. — А я, кажется, имею честь говорить с полковником Гастоном из Он- виля, если только память мне не изменяет? Вот Пьер Бланшар, мой муж, — ему я обязана тем, что еще живу на свете. Поцелуйте моих детей, господин граф: это все, что осталось от семьи, которая долго и верно служила вашей.

— Возможно ли? — воскликнул офицер. — А ваши братья?

— Они остались на полях Шанпобера и Монмирайля, — взволнованным голосом ответила фермерша. — И наш отец уже шесть лет дожидался их, лежа в могиле.

— А я лишился матери, — сказал офицер, — и одна эта смерть причинила мне не меньшее горе.

При этих словах он отер слезу.

— Вот что, Пьеро, — прибавил он весело, обращаясь к хозяину дома и протягивая ему свой стакан, — давай‑ка выпьем с тобой за упокой наших умерших и за здоровье твоих детей, дружище! В жизни бывают тяжелые минуты, все дело в том, чтобы уметь справиться с ними.