Гертруд Лефорт - Венок ангелов

Тем временем был доставлен мой багаж: в коридоре послышался стук сгружаемых чемоданов. Зайдэ торопливо вышла из комнаты, чтобы рассчитаться с носильщиками; когда я попыталась сделать это сама, она нежно оттеснила меня назад. Оставшись одна в комнате, я продолжила осмотр своего нового жилища. Над узкой кроватью из красного дерева висела маленькая скульптура, показавшаяся мне знакомой. Она изображала двух маленьких ангелов с расправленными, напоминающими пальмовые ветви крыльями, которые, тесно прижавшись друг к другу, держали в руках венок. Я задумалась, откуда же мне могла быть знакома эта скульптура, но тут вернулась Зайдэ и сообщила, что ждет меня через полчаса к ужину; времени у меня вполне достаточно, чтобы переодеться, прибавила она. Кстати, привезла ли я с собой свое белое платье? И, получив утвердительный ответ, явно очень обрадовалась. Тогда она просит меня от имени моего друга Энцио надеть его, продолжала Зайдэ, потому что он все еще вспоминает мой белый плащ, всегда летевший впереди, словно маленький походный флажок над императорскими форумами. К тому же по случаю моего приезда она решила устроить праздничный ужин и хотела бы видеть меня нарядной. Тем более что придут их молодые друзья. О моем опекуне за все время не было сказано ни слова, и это при том, что его не оказалось дома в момент моего появления.

Последнее обстоятельство меня несколько удручало, ведь, в конце концов, это он пригласил меня сюда: я считала себя не столько гостьей его жены, сколько его гостьей. Я радовалась предстоящей встрече с ним, как будто это был мой отец, и, как мне казалось, у меня была на то причина. В моей памяти осталась короткая, но невыразимо яркая встреча с ним в те напряженные, словно затаившие дыхание дни перед самым началом войны, когда он совершенно неожиданно появился передо мной в Лугано, где я должна была переночевать. Я не забыла то волнение, которое мы с ним оба испытывали – он от воспоминаний о своем умершем друге, моем отце, я от сознания того, что этот человек, во исполнение последней воли моего отца, заступил его место. Он в течение считанных часов – времени у нас было немного, так как ему надлежало вовремя прибыть в свой гарнизон, – обсудил со мной мои планы на будущее, в том числе и на случай, если он не вернется с войны. Эта возможность, на которую он намекнул, как будто еще сильнее взволновала меня и сблизила его в моих глазах с покойным отцом; я спросила себя: может быть, он встретился со мной лишь для того, чтобы захватить с собой в вечность, для своего мертвого друга, привет от его ребенка? При этой мысли меня охватило чувство благоговейного и безграничного доверия к нему. Я простодушно сообщила ему, что единственный мой план на будущее состоит в том, чтобы, достигнув положенного возраста, сразу же возвратиться в Рим и стать монахиней в монастыре на виа деи Луккези. Вначале он был поражен услышанным. Его взгляд – этот исполненный какой-то стихийной мощи и в то же время такой одухотворенный взгляд – стал почти сердитым, когда он посмотрел на меня сквозь стекла очков. Но потом, ласково взяв мою руку и накрыв ее своей твердой ладонью, он очень определенно сказал, что, не чиня мне препятствий на моем религиозном пути, лежащем в русле католицизма, он действует сообразно с волей моего покойного отца. Однако он настоятельно требует, чтобы я совершила этот задуманный мною шаг лишь после экзамена на аттестат зрелости и обстоятельного знакомства с жизнью. То есть он хотел бы, чтобы я набралась терпения и не принимала поспешных решений даже по достижении «канонического возраста», как он шутливо выразился; эта маленькая шутка в самую серьезную минуту потом всегда казалась мне очень характерной для него, для его независимого и гордого духа. А впрочем, у меня тогда было чувство, что я говорю хоть и не с католиком, но все же с христианином.

Отсрочка эта, однако, совершенно противоречила тому, к чему я стремилась. Но я все же, ни секунды не колеблясь, дала моему опекуну требуемое обещание, чтобы послать тем самым в вечность, моему отцу, которого я совсем не знала, лишнее доказательство своей благоговейной любви и преданности. Он еще объяснил мне, как он представляет себе этот период. Сначала я должна была под покровительством его швейцарских друзей, в доме которых мы встретились, приготовиться, как я уже говорила, и выдержать экзамен на аттестат зрелости. После этого он посоветовал мне пройти университетский курс, чтобы обеспечить себе работу на тот случай, если у меня когда-нибудь все же появятся сомнения в правильности моего плана, связанного с монастырем, – при этих словах он сохранил невозмутимость, несмотря на мою скептическую улыбку. На время университетской учебы он вновь предложил мне свой дом, если ему суждено будет вернуться с войны. В противном же случае он просил меня по-прежнему держаться его швейцарских друзей. Я так же без колебаний согласилась и на аттестат зрелости и университет. И вот я приехала, чтобы исполнить последнюю часть моего обещания, и не могла понять, почему он не встретил меня сам теплым отеческим приветствием.