Йоан Славич - Счастливая мельница

Однако на этот раз Ликэ не сразу отправился в эту комнату. Он задержался под навесом и завязал разговор с приезжими, расспрашивая каждого, откуда он, куда и по какому делу едет.

Поговорив с ними, он отвел Гицэ в сторону и негромко спросил:

— Когда приедет за платой арендатор?

— Арендатор? — так же тихо переспросил Гицэ.— Я сам думал к нему поехать.

— Ну да, арендатор,— повторил Ликэ.— Незачем тебе к нему ездить. Пусть он заявится сюда. Мне надо потолковать с ним.

— Ну что же. Известить тебя о дне его приезда?

— Не надо. Моя забота. Узнаю без тебя.

Хотя они говорили достаточно тихо и Ликэ, казалось, особенно был озабочен тем, чтобы их разговор сохранился в тайне, все же слова «арендатор» и «моя забота» он произнес настолько громко, что их могли слышать сидевшие под навесом люди. Он оглянулся с испуганным видом и прибавил;

— Пойдем-ка в дом.

Войдя в комнату, Ликэ швырнул кнут на стол в знак того, что хочет повеселиться как следует.

У него раньше произошла ссора с Бузэ Руптэ и Сэилэ Боарул, и теперь, когда Рэуц помирил их, он хотел выпить вместе с ними. Об арендаторе Ликэ не проронил больше ни слова.

Немного погодя в корчму пришли трое цыган со скрипкой, кларнетом и цимбалами. Ликэ усадил их на скамью и приказал играть и петь.

Не успели раздаться первые звуки, как у дверей начали собираться люди. Пришла послушать и Ана со старухой и детьми. Не частый ведь случай, что на Счастливой мельнице сразу собралось трое цыган-музыкантов.

Вскоре Ликэ захотелось плясать. Подхватив Бузэ Руптэ, он выскочил из корчмы и с таким неистовством закружился с ним, что длинные пряди его волос взлетали кверху.

Но, что тут говорить, танец без женщины теряет всякий смысл. С тех пор как Ликэ стал бывать на Счастливой мельнице, он не обменялся с Аной и десятью словами. Теперь, подойдя к ней, он схватил ее за руку и проговорил:

— Пойдем спляшем разок. Хоть сможешь потом сказать, что танцевала по-настоящему.

Ана отпрянула в сторону, но он обхватил ее обеими руками.

— Мне совсем не хочется танцевать,— решительно сказала она, осторожно освобождаясь из его объятий.

— Захочется!

— И не только этого! — добавил Бузэ Руптэ, подмигивая.

— Нет, не хочу я!..— холодно упорствовала Ана, отступая назад.

Ликэ, раздосадованный, отошел.

— Ну и везет же мне,— вмешался Гицэ, стараясь обратить все в шутку.— До чего пугливой стала моя жена. Иди, иди потанцуй, твоей красоты от этого не убудет!

Ане не хотелось танцевать, но она все же уступила. Сначала было видно, что она делает это по принуждению, но в конце концов почему же не потанцевать?.. Мало-помалу ею овладело веселое настроение. Близость Ликэ взволновала ее, и, когда он обнял ее за талию, чтобы покружить, щеки ее ярко вспыхнули. Но раз уже так случилось — значит, по-другому быть не могло; Ана, капризное дитя, все больше и больше начинала входить во вкус. Гицэ смотрел на оживленное танцем лицо жены, и кровь в нем кипела.

— Ну, на здоровье! — немного погодя устало проговорил Ликэ.— Признаться, ты выносливей меня.

Он сжал Ану в объятиях, приподнял над землей, покружил еще раз вокруг себя, поцеловал и опустил на скамейку.

Ана провела ладонью по щекам и оглянулась, словно в дурмане, в то время как Ликэ шагал взад и вперед, вытирая лоб рукавом рубашки. Наконец он остановился и в сердцах сказал:

— И что это к черту за корчма? Почему ты не держишь служанку?

Стоявшие в дверях мужчины усмехнулись в усы. Ана вздрогнула, покраснела, как пион, и поднялась с места. Старуха отвернулась в сторону, сделав вид, что не поняла слов Ликэ.

«Ничего не поделаешь,— подумала она.— Таков уж человек. Будь он хороший-расхороший, а уж какой-нибудь грешок за ним да водится».

Гицэ ничего не сказал, но подумал, что и это ему следует намотать на ус.

К вечеру Сэилэ Боарул и Бузэ Руптэ отправились в Инеу, а Рэуц, пошептавшись с Сэмэдэу, отправился к лесу Фундурени. Сам же Ликэ, остановившись рядом с другими путниками, поглядел на запад, откуда ползли, поднимаясь к небу, тяжелые облака, и проговорил:

— Погода-то, пожалуй, переменится. Да мне все равно придется заночевать, я-то ведь при деньгах, а места тут нехорошие, особенно осенью.

И он остался ночевать на Счастливой мельнице.

С тех пор как дороги стали проезжими, в народе постоянно шли толки о каких-то грабежах, случавшихся неподалеку от Счастливой мельницы. Но в этом году овраг, находившийся поблизости от нее и пользовавшийся до сих пор дурной славой, перестал считаться плохим местом, и путники поговаривали, что с приходом Гицэ места эти уже не опасны. Однако, несмотря на это, здесь постоянно толклись жандармы из Инеу, и не проходило божьего дня, чтобы они не заходили в корчму.