Редьярд Киплинг - Собрание сочинений. Том 4. Рикша-призрак. Сказки и легенды. Труды дня

— Благодарю вас, мистер Пансей, — сказала она наконец. — Этого вполне достаточно. — И она кликнула саиса.

Саисы, безучастные, как все восточные жители, подвели лошадей. Когда Китти вскочила в седло, я пытался удержать ее лошадь за уздечку, умоляя выслушать меня и простить. Вместо ответа я получил удар хлыстом по лицу и слово или два на прощание, которых даже и теперь написать не в состоянии. Это меня убедило, и убедило правильно, что Китти знала все. Я повернулся к рикше. Мое лицо горело, удар хлыста оставил на нем громадную синевато-багровую полосу, тянувшуюся ото рта до глаз. Я потерял уважение к себе. В это время подскакал Хизерлеф, следовавший в отдалении за мной и Китти.

— Доктор, — сказал я, указывая на свое лицо, — это расписка миссис Маннеринг на увольнении меня в отставку и… я буду очень благодарен, если вы выдадите мне условленный лах.

Лицо Хизерлефа заставило меня расхохотаться даже в ту горестную минуту.

— Я готов рисковать репутацией моей профессии… — начал он.

— Не будьте глупцом, — проговорил я, — я потерял счастье всей моей жизни, и вы лучше сделаете, если проводите меня домой.

Пока я говорил, рикша исчезла. Затем я потерял представление о том, что было дальше. Вершина Джакко, казалось, поднялась и поплыла, как облако, затем опустилась на меня.

Через семь дней (т. е. седьмого мая) я обнаружил, что лежу в комнате у Хизерлефа, слабый и беспомощный, как малый ребенок. Хизерлеф сидел у письменного стола и внимательно наблюдал за мной. В первых его словах не было ничего ободряющего, но я был слишком подавлен, чтобы они меня взволновали.

— Здесь ваши письма, которые вернула вам мисс Китти. Вы, молодежь, очень любите писать письма. В этом пакете что-то вроде кольца. При этом была приложена любезная записка от папаши Маннеринга, которую я взял на себя смелость прочесть и сжечь. Старый джентльмен не особенно благосклонен к вам.

— А Китти? — спросил я с тупым равнодушием.

— Судя по тому, что она говорит, пожалуй, еще более сердита, чем отец. По всей видимости, вы посвятили ее во многие подробности вашей жизни до нашей встречи. Она говорит, что человек, поступающий с женщиной так, как вы поступили с м-с Вессингтон, должен был бы убить себя из сострадания к своему полу. Горячая голова у девицы. Уверяет еще, что вы были в припадке белой горячки тогда на шоссе у Джакко. Говорит, что скорее умрет, чем встретится с вами хоть раз.

Я застонал и отвернулся к стене.

— Теперь вам предстоит сделать выбор, мой друг. Брак ваш, конечно, состояться не может. Маннеринги не хотят поступить с вами слишком жестоко. Хотите вы, чтобы причиной разрыва была белая горячка или эпилепсия? К сожалению, иной замены, кроме разве наследственного помешательства, не могу предложить вам. Уполномочьте сообщить им. Вся Симла знает уже о сцене на Дамской миле. Ну, даю вам пять минут на размышление.

Мне казалось, что за эти пять минут я прошел через самые нижние круги ада, куда дозволено ступить человеку, живущему на земле. И я видел себя блуждающим в темных лабиринтах сомнений, несчастья и безграничного отчаяния. Какую из этих ужасных причин должен я выбрать? Для меня это было не менее затруднительно, чем для Хизерлефа. Наконец, я ответил голосом, который едва узнал сам:

— Они проявляют ужасную щепетильность в вопросах нравственности. Скажите, что я согласен на эпилепсию, и передайте им мой привет. А теперь дайте мне поспать еще немного.

Оба существа мои соединились во мне, и я (загнанный, полураздавленный) ворочался в постели и переживал шаг за шагом всю мою жизнь за последний месяц.

— Но ведь я живу в Симле, — говорил я себе. — Я, Джек Пансей, живу в Симле, где нет призраков. Неблагоразумно со стороны этой женщины заставлять сомневаться в этом. Почему не хочет Агнесса оставить меня в покое? Я не сделал ей никакого зла. Может быть, я не любил ее так, как она любила меня. Но я никогда не вернулся бы с того света, чтобы убить ее. Почему же меня не оставляют в покое, почему не позволяют мне быть счастливым?

Я проснулся только к вечеру. Солнце успело почти закатиться, пока я спал — спал, как может спать замученный преступник на своем орудии пытки, слишком истерзанный, чтобы чувствовать дальнейшие мучения.

На следующий день я еще не мог встать с постели. Хизерлеф сказал мне утром, что получил ответ от м-ра Маннеринга и что благодаря его, Хизерлефа, стараниям моя несчастная история стала известна всем обитателям Симлы, которые очень жалели меня.