Альфред Хейдок - Звезды Маньчжурии

Стимс не дал ему закончить своей мысли:

— Видите ли, эти горы по вечерам окутываются туманом, — должна быть и вода! Вообще, мы там найдем все, что даже нечто такое… э…

Чтобы меньше тратить драгоценной влаги, решено было двигаться по ночам, а днем отдыхать…

Они поделили воду и к вечеру с одинаковым рвением продолжали путь.

Так они поступили в странном согласии оба: один, потерявший вкус к жизни, — весь в устремлении за туманной мечтой; другой — чтобы завоевать ту самую жизнь, от которой бежал первый.

В жуткой «Пляске Смерти» Сен-Санса часы бьют полночь, а затем раздаются глухие шаги шествующей Смерти. В лунном сиянии валятся кресты, могилы раскрываются, выходят скелеты и в полных загробной скорби звуках изливают невыразимую в словах тоску по отлетевшей жизни: еще раз они живут эхом далеких воспоминаний. Пораженное неизбывной тоской кладбище корчится и завывает в истомной муке…

Мертвая Гоби оживает также, когда Смерть в красном зареве раскаленного солнца, укутанная в пыльную мантию, на крыльях бури несется на великое кладбище царств и народов.

Громадной багровой тенью она вырастает на горизонте и полнеба закрывает складками своего платья. Еще не слышно завывания голодных волков бури, которые скоро будут здесь, чтобы рассыпающимися стаями рыскать по пустыне за видимыми только им тенями, — но дуновение уже несется впереди них, песок начинает шуршать, и тогда кажется, что в пустыне слышны бесчисленные шаги. А если путник будет поблизости гор, то после первого порыва ветра он услышит дробный топот скачущих всадников; то осыпаются камни с растрескавшихся вершин…

Стимс потряс спящего Илью:

— Вставай! Вставай скорее: женщина… Илья приподнялся с жесткого камня, на который его бросила нечеловеческая усталость ночного пути, и шершавой рукой протер глаза.

— Что?.. Какая женщина?.. Где?.. Он ничего не понимал, потому что все изменилось кругом до неузнаваемости: ветер свистал в ушах, заунывно воющими звуками наполнился воздух, — муть и темь…

— Женщина на белом коне только что проскакала мимо нас! — в самое ухо прокричал ему Стимс, покрывая голосом рев бури; он трепетал в невероятно радостном возбуждении, — это конец пути; она приведет нас к людям! Слышишь — нужно бежать за ней!

Сильным рывком он поставил Илью на ноги и, увлекая его за собой, пустился бежать вдоль по скату.

Еще неопомнившийся Илья изо всех сил побежал с ним рядом: в его смятенной голове перемешалось все, — буря, напряженное до крайности лицо Стимса, его ликующий возглас о близком конце пути и какой-то женщине, и Илья стал точь-в-точь тем человеком, которого разбудили ночью при зловещем реве пламени отчаянным криком:

— Пожар!

Стимс не давал ему опомниться: в удушающих облаках пыли то и дело красноватым пятном мелькало его лицо, и он выкрикивал:

— Она неслась, как птица, по равнине… В трех шагах от меня она остановилась и улыбнулась… на ней была огненно-красная мантия и убор из страусовых перьев на голове… Ее лицо излучало сияние… Она сказала, что давно ждет меня… что жрецы в храме трижды приносили жертвы о моем прибытии…

Точно ударили Илью, — он замедлил шаг: сумасшедший человек находился перед ним и нес дикие, сумасшедшие речи… Как он раньше не заметил этого?

Стимс подскочил к нему и схватил за руки.

— Она сказала, что воины с сигнальными трубами расставлены по всем высотам, чтобы известить о моем появлении!

Илья остановился, тяжело переводя дыхание.

— А! Ты не веришь?! — с криком набросился на него Стимс, бешено колотя кулаками, — не веришь?! Я и сам не верю… Но почему ей не быть?.. Почему…

Вцепившись друг в друга, они вступили в исступленную борьбу. Кто-то из них поскользнулся, и они вместе покатились по скату вниз. Клубок из двух тел, подпрыгивая на неровностях, с глухим шумом грохнулся с обрыва на камни…

На темной поверхности моря безумия, затопившего мозг Стимса, расходящимися кругами заходили волны пробивающегося к поверхности рассудка. Стимс открыл глаза и недоуменно оглянулся: кругом шуршало и завывало, — будто волки… Он сел. Перед ним лежал распростертый человек, может быть, — труп…

Где он? Ах да — Нечто!..

В его мозгу происходила какая-то борьба: мрак безумия силился снова втянуть в глубину всплывшую золотую рыбку разума, и Стимс чувствовал, что момент просветления будет короток.

— Да, это — сумасшествие, — сознавал он без страха, и, в то же время ощущал подкрадывавшееся неодолимое желание начать хохотать, сперва — тихо, а потом — все громче и громче…