Василий Шульгин - Три столицы

Кстати, рассказывая как-то о Чебышеве, сразу назвавшем Якушева провокатором, и о большинстве, осудившем за это бывшего сенатора, Шульгин припомнил слова Екатерины II в такой интерпретации: «Всегда право меньшинство. Почему? Потому что умных меньше, чем глупцов».

Это и есть «шульгинизм». Но зачем же прибегать к излишней жестокости, истребляя русских или евреев?

Человечество обогатилось и положительным и отрицательным опытом со времени написания «Трех столиц». Создается впечатление, что сильные мира сего, к каким бы партиям они ни принадлежали, в каких бы государствах ни правили, какую бы идеологию внешне ни исповедовали бы, друг к другу ближе и друг друга лучше понимают и уважают, чем собственные народы, которые они одинаково стараются держать в узде, либеральной или кровавой, но узде. Может последовать возражение — а разделение на государства, а войны и пр.? По крайней мере, из опыта последних десятилетий известно, что между сильными происходит внутривидовая борьба. Но меньшинство объединяется, трудно сказать, как сложатся судьбы мира в всесветском масштабе — то ли это будет наследственная тирания избранных, а народ жестким химическим, генным или иным контролем превратится в безгласное стадо рабов, либо народу дадут возможность проявлять инициативу и жить лучше, чтобы повышался объем и качество производимого продукта, чтобы и избранным перепадало больше. Впрочем, из истории известно, что и при полной нищете народа избранным всегда жилось неплохо, и порой ощущение власти ценится ими больше, чем роскошь. Пример тому Сталин, хотя позже стремление урвать неправедный кусок и положить его в швейцарский банк, при полном государственном обеспечении, охране и привилегиях, которые не снились никаким миллиардерам, свойственно было не одному члену Политбюро… Причем эта внутривидовая борьба тем жестче, чем уже рамки мафии, а зарождается она с самого появления организации, претендующей хотя бы на крохотную власть. А что же говорить о страстях, возникающих при дележе большого пирога?

Меня могут объвинить в цинизме… Будут говорить об идеалистах. Но рано или поздно все идеалисты, пришедшие к власти, теряют свои идеалы. Во-первых, идеалист может прийти к власти только при очень странном стечении обстоятельств, но и то ему придется притворяться и хитрить при карабкании по иерархической лестнице, а это не проходит даром ни для психики, ни для идеалов. Во-вторых, страх перед соперниками кидает его в объятия силы международной, не скрывающей в последнее время свои претензии на богоизбранность.

Не лучше и воинственные идеалисты, одержимые, от Кальвина до Пол Пота, захлебывавшиеся в крови своих жертв…

Какие только преступления не совершались во имя идеалов!

Шульгин был идеалистом. Но его идеалы скромны и, кажется, осуществимы.

«Самое важное для меня в данную минуту установить, что руководство страной при помощи организованного меньшинства вполне совместимо с предоставлением большинству широких политических прав. При этой системе организованное меньшинство стоит на страже основных и как бы непоколебимых принципов. Если на эти принципы покушаются, оно, организованное меньшинство, защищает их всеми средствами — словом и делом, пером и штыком.»

Но где народу взять веру в «непоколебимость принципов» после стольких обманов и жертв? В развороченном улье теряется инстинкт самосохранения вида и совершается немыслимое — пчелы жалят друг друга, издыхают, очищая место… для кого?

Не получилось тиранией одного, делается попытка тирании многих. Шульгин приметил, что приход Сталина был заложен в словах Бухарина: «Владимир Ильич был великим инструментом сбережения партийной энергии». Сберегая энергию, докатились до полной лености мысли и некомпетентности в большинстве областей человеческой деятельности. И на это еще наслоилась потеря понятий чести и честности, связанная с разрушением религий, что есть уже чистый сатанизм.

Шульгин был человеком верующим, икону в старости брал с собой даже в дома творчества, но он никогда не был силен в богословии. Хотя кто теперь силен?.. Многословие его в этой области можно свести к тезису о свободе воли. Человек свободен в своих поступках в этой жизни, но судим будет по делам своим там… в вечной жизни за гробом. Но вечность отменили, уподобившись французскому королю, который сказал: «После меня хоть потоп». Исчезла вечность — исчезло ощущение греха. Остался страх наказания, «система социальной защиты», основанная на требованиях текущего политического момента, то есть не на праве, а на произволе.